Эпилепсия в художественной литературе

Эпилепсия, как и многие другие знаменитые болезни, известны широкому кругу людей благодаря книгам и фильмам — так, о здоровье Достоевского знает каждый школьник. Связь болезни с творчеством видится большинству в способности точно описывать припадки, которыми писатель часто наделяет своих героев. Вроде все просто, человек болел, страдал и иногда рассказывал об этом в книгах. Однако связь особенностей творчества писателя с повседневными проявлениями эпилепсии и изменений личности под влиянием болезни совсем не так очевидна. Чтобы понять, о чем речь, давайте разберемся, что же такое эпилепсия и что помимо приступов получают некоторые ее обладатели.

Представление обывателя о болезни исчерпывается картиной устрашающего вида судорожного припадка, сопровождающегося текущей изо рта пеной. Человек близкий к медицине заметит, что существуют разные виды приступов, среди которых есть напоминающие обморок падения, есть автоматизированные, неосознанно совершаемые действия, а есть приступы неконтролируемой ярости.

Многообразие проявлений эпилепсии затрудняет четкое определение понятия. Тем не менее все формы заболевания имеют одну общую черту — пароксизмальность.

К счастью, такое случается нечасто.

С осознанием многообразия проявлений болезни проблема начинает казаться совсем сложной: неужели любой неврологический, психический и даже вегетативный симптом можно расценивать как эпилептический? Упрощает задачу диагностики тот факт, что основа заболевания (патологически разряжающиеся нервные клетки) могут быть зафиксированы на электроэнцефалограмме. Она и является основным диагностическим инструментом эпилептолога.

Эпилептические пароксизмы стереотипны. Каждый раз припадки имеют один и тот же вид, словно они сделаны по шаблону. В каком-то смысле это так и есть.

Эпилепсия связана с патологическим возбуждением группы нейронов. В каждом отдельном случае это один и тот же участок — эпилептический очаг, который дает патологический электрический разряд с последующим распространением (или без такового — в случае простых припадков) на другие участки мозга.

Аура может быть практически любой — все зависит от того, где расположен эпилептический очаг. Здесь болезнь приоткрывает нам функционирование физиологии мозга: то, что мы видим в момент ауры, отражает функцию того участка мозга, который эту ауру порождает.

И в то же время эти переживания так сильны, что отречься от них полностью герой не в состоянии:

Сложно недооценить в аспекте влияния на культуру и историю всю гамму ощущений, озарение светом, чувство высшей гармонии, мистический опыт, сопровождающие патологическую активность в этом отделе мозга.

Так, ученые из Гарвардской медицинской школы и Массачусетского госпиталя несколько лет назад решили проанализировать все известные исторические сведения о Моисее, Аврааме, Иисусе и апостоле Павле с точки зрения современной медицины. По их словам, особо значимые религиозные фигуры древности вполне могли страдать височной эпилепсией, что, возможно, и послужило отправной точкой их деятельности.

Для нейронаук височная эпилепсия — отличная модель для изучения биологических основ религиозного опыта. Дело в том, что сами пациенты по причине описанных выше особенностей обычно особенно религиозны.

Любопытные опыты были проведены в этой области индийским неврологом, популяризатором науки Вилейануром Рамачандраном, который больше известен благодаря исследованиям зеркальных нейронов.

У больных височной эпилепсией, как вы догадались, дело обстояло иначе: необычайно сильную реакцию вызывало упоминание божественного.

Переживаемое во время припадка у человека с височной формой эпилепсии непосредственно отражается на его мировоззрении, мироощущении, характере, а значит, и на художественном творчестве. Личностные изменения, наблюдаемые вне приступов и даже в периоды стойкой ремиссии, наблюдаются у большого числа таких больных, что позволяет говорить о эпилептическом характере. Этот вопрос еще не решен до конца. Некоторые специалисты считают изменения личности по эпилептическому типу более важными, чем сам судорожный припадок. Когда-то считалось вполне правомочным говорить о заболевании лишь на основании определенного психического статуса. Другие врачи относятся к этой идее скептически, указывая на отсутствие у большого числа пациентов черт, называемых эпилептоидными, а также на то, что практически любого человека можно наделить парочкой эпилептоидных черт.

Очевидно, что в приведенном перечне слишком много отдельных черт, чтобы они могли встречаться одинаково часто.

При этом в менее подходящей среде она способна сделать своего обладателя крайне уязвимым. Немецкий психиатр Карл Леонгард, впервые употребивший термин, писал:

Почему Достоевскому так хорошо удавались эти портреты? Все ли можно списать на болезнь писателя? Широкий спектр образов, которые мы наблюдаем в произведениях, невозможно втиснуть в эпилептические рамки. Так что самонаблюдением и точностью описания собственных переживаний художественный дар далеко не исчерпывается. Обратившись к некоторым особенностям биографии Федора Михайловича, мы увидим, что интересовали его душевные недуги не на шутку и вне связи с собственной болезнью.

С началом заболевания меняются и произведения писателя. Образ князя Мышкина является ярким примером порожденной болезнью личности. Князь заболел рано, и это сформировало его простодушие и наивность. В своих беседах и рассказах он совершенно не заботится о том, интересен ли его рассказ слушателю. Мышкин говорит много, обстоятельно и подробно.

В основе этого лежит тугоподвижность психических процессов в целом и неспособность отделить главное от второстепенного. До крайней степени это доходит при эпилептическом слабоумии, которое еще называют концентрическим. В этом случае круг интересов больного ограничен собственной персоной, главным образом собственным заболеванием, а также соблюдением всех возможных формальностей и правил, в частности субординации с готовностью к заискиванию и лести.

Впрочем, гений Достоевского проявил себя не благодаря, а вопреки болезни. Наложенный эпилепсией отпечаток на мировоззрение и характер просачивается в произведения. Все многообразие и противоречивость проявлений болезни препарировано и отшлифовано художественным талантом так, что образы вызывают интерес не только у эпилептологов и вообще психиатров, но и у обычных читателей, улавливающих во всей литературной композиции нечто особенное.

К счастью, такое случается нечасто.

И в то же время эти переживания так сильны, что отречься от них полностью герой не в состоянии:

Эпилепсия в литературе, кино, музыке, живописи.

. Летом из-за приступа эпилепсии не стало известного диснеевского актера Кэмерона Бойса. В ноябре у рэпера FAMOUS DEX случился приступ эпилепсии на концерте. В декабре 2019 умер рэпер Juice Wrld из-за приступа эпилепсии.

Согласно донесениям нескольких агентов, лежащих сейчас перед ней, на черном рынке появилось новое поколение нейропрограмматоров. Игрушка была старая. Некоторые виды продавались в магазине приколов: подбежишь к приятелю, натянешь на голову смешную шапку с бубенцами, или картонную корону со… Развернуть

Случай наследственной эпилепсии можно рассмотреть на примере Ф. М. Достоевского (1821-1881); гениальный писатель страдал ею с 15-летнего возраста. Это была относительно благоприятная по течению форма смешанной эпилепсии с редкими припадками эквивалентами, благодаря чему писатель до конца жизни… Развернуть

на мне происходит все это бесчестье и наконец готово эпилепсия смешная такая эпилепсия господина занимающегося подмандатными территориями он испускает каннибальские крики на мне потому что он кончил и вид такой что ему все это очень нравится

. эпилептический припадок – первый симптом многих опухолей мозга.

Эпилептический припадок можно сравнить с бурей, происходящей в голове. Обычно она начинается как шквальный порыв ветра в одном конкретном участке мозга, что проявляется в аномальной электрической активности в этой области. В начале припадка электрическая активность по непонятным причинам значительно усиливается и, быстро набирая силу, распространяется на соседние, нормальные участки, так что там тоже возникает интенсивная электрическая активность. Вскоре мозг начинает мигать как испорченный игральный автомат, а в результате возникает одна из самых пугающих разновидностей приступов, какие только можно наблюдать у человека.

В ранних трудах канадского нейрофизиолога Уайлдера Пенфилда описано, как
электрическая стимуляция определенных отделов мозга вызывает полномасштабные галлюцинации. При эпилепсии, вызванной поражением височной доли мозга (оттуда в мозг поступают вырабатываемые самим мозгом электрические импульсы), пациенты переживают поток практически неотличимых от реальности галлюцинаций. В частности, им видятся странные существа, пациенты испытывают тревожность, летают по воздуху, имеют сексуальный опыт, у них остается ощущение непонятно как пропавшего куска времени. При таком заболевании часто возникает чувство, будто человеку раскрылись глубочайшие тайны, возникает потребность делиться этой насущной информацией. Спонтанная стимуляция височной доли в разных формах — от очень сильной у людей с тяжелой формой эпилепсии до малозаметной — происходит у всех. Другой канадский нейрофизиолог, Майкл Персингер, приводит случай, когда прием антиэпилептического средства карбамазепина избавил женщину от постоянно переживаемого сценария похищения пришельцами.

. необычайный внутренний свет озарил его душу.

Он задумался между прочим о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины. Но эти моменты, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды (никогда не более секунды), с которой начинался самый припадок. Эта секунда была, конечно, невыносима. Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и "высшего бытия", не что иное как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему. И однако же он всё-таки дошел, наконец, до чрезвычайно парадоксального вывода: "что же в том, что это болезнь?" решил он наконец, "какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?" Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми. В том же, что это действительно "красота и молитва", что это действительно "высший синтез жизни", в этом он сомневаться не мог, да и сомнений не мог допустить. Ведь не видения же какие-нибудь снились ему в этот момент, как от хашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие душу, ненормальные и несуществующие? Об этом он здраво мог судить по окончании болезненного состояния. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилением самосознания, — если бы надо было выразить это состояние одним словом, — самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного. Если в ту секунду, то-есть в самый последний сознательный момент пред припадком, ему случалось успевать ясно и сознательно сказать тебе: "Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!" то, конечно, этот момент сам по себе и стоил всей жизни. Впрочем, за диалектическую часть своего вывода он не стоял: отупение, душевный мрак, идиотизм стояли пред ним ярким последствием этих "высочайших минут". Серьезно, разумеется, он не стал бы спорить. В выводе, то-есть в его оценке этой минуты, без сомнения, заключалась ошибка, но действительность ощущения всё-таки несколько смущала его. Что же в самом деле делать с действительностью? Ведь это самое бывало же, ведь он сам же успевал сказать себе в ту самую секунду, что эта секунда, по беспредельному счастию, им вполне ощущаемому, пожалуй, и могла бы стоить всей жизни. "В этот момент, — как говорил он однажды Рогожину, в Москве, во время их тамошних сходок, — в этот момент мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет. Вероятно, — прибавил он, улыбаясь, — это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего однако в ту самую секунду обозреть все жилища Аллаховы". Да, в Москве они часто сходились с Рогожиным и говорили не об одном этом. "Рогожин давеча сказал, что я был тогда ему братом; он это в первый раз сегодня сказал", подумал князь про себя.

В эти пять секунд я проживаю жизнь и за них отдам всю мою жизнь, потому что стоит. (с) Достоевский

Есть бог, есть! - закричал, наконец, Достоевский вне себя от возбуждения. В эту самую минуту ударили колокола соседней церкви к светлой христовой заутрене. Воздух весь загудел и заколыхался.

- И я почувствовал,- рассказывал Федор Михайлович,- что небо сошло на землю и поглотило меня. Я реально постиг бога и проникнулся им. Да, есть бог! - закричал я,- и больше ничего не помню.

- Вы все, здоровые люди,- продолжал он,- и не подозреваете, что такое счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик! Ан нет! Он не лжет! Он действительно был в раю в припадке падучей, которою страдал, как и я. Не знаю, длится ли это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но, верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него!

- И я почувствовал,- рассказывал Федор Михайлович,- что небо сошло на землю и поглотило меня. Я реально… Развернуть

не бойся -я с тобой!

Свежие записи
Архив
Друзья
Личная информация

Декабрь 2013

Вс	Пн	Вт	Ср	Чт	Пт	Сб
1	2	3	4	5	6	7
8	9	10	11	12	13	14
15	16	17	18	19	20	21
22	23	24	25	26	27	28
29	30	31

Метки

В романе “Хозяйка” (1847 г.) были изображены два героя-эпилептика — старик Мурин и эксцентрический художник Ордынов, оба влюбленные в одну женщину. Заболевание является фундаментальным элементом в кульминации произведения: когда Мурин хотел убить Ордынова, у него развился эпиприпадок, из-за чего он упустил свою жертву. С другой стороны, во время лихорадочного бреда Ордынов переживает ощущение счастья и радостные воспоминания детства. В отличие от своих поздних произведений, Достоевский описывает припадки не точно, но в случае с Муриным замечает, что судороги были вызваны употреблением алкоголя — в этом также отражался личный опыт писателя.

Девушка Нелли из романа “Униженные и оскорбленные” (1861 г.) — третий эпилептический персонаж писателя. Ее болезнь началась в раннем детстве: “Внезапно она вскрикнула, ее лицо судорожно задрожало и тело ударилось о пол”. В данном произведении также изображен послесудорожный период: “Она смотрела на меня обездвиженная и с большим напряжением, как будто пытаясь что-то понять, хотя была очевидна вся тяжесть ее состояния. Наконец будто какая-то мысль прояснила лицо. После приступа Нелли, как правило, не могла четко думать и бормотала непонятные слова”.

Самым известным героем-эпилептиком в произведениях Достоевского, конечно, является князь Лев Николаевич Мышкин из романа “Идиот” (1868 г.). Подобно автору, он отдает преимущество аристократии, а не толпе. Его репутация “хорошего человека”, преданного русским традициям, в частности обрядам православия, отражает славянофильские взгляды писателя, антагонистичные относительно мировоззрения декадентской аристократии Петербурга, бездумно имитировавшей западный образ жизни. Еще одной важной чертой персонажа является его всепрощение — Мышкин прощает всех, даже своих злейших врагов. Он страдает как эпилептическими аурами, так и генерализованными судорогами. Когда его соперник Рогожин хотел отправить князя на тот свет, то у последнего начался эпиприпадок, что и стало спасением.

В романе “Бесы” (1872 г.) литератор развивает известную криминальную историю из реальной жизни, когда один студент-нигилист убивает другого по политическим убеждениям. Один из героев произведения, атеистичный мистик Кириллов, страдает эпилепсией с аурами счастья и обсессионными идеями самоуничижения. В конечном итоге он убивает себя при жутких обстоятельствах.

В романе “Братья Карамазовы” (1880 г.) эпилептик становится ключевой фигурой; это Смердяков — “ублюдок”, известный окружению как стеснительный, спокойный и надменный мизантроп. После длительных морально-религиозных рефлексий он приходит к выводу, что в мире все разрешено. Последующее убийство им своего тиранического отца считается шедевром криминалистики. Поскольку Смердяков страдает эпилепсией, то на момент преступления он симулирует эпилептический статус, обеспечивая себе идеальное алиби. Однако после этого его заболевание прогрессирует, появляются ужасные галлюцинации — когда этому персонажу мерещится дьявол, он кончает жизнь самоубийством.

Болезнь писателя в значительной степени повлияла на его речь и стиль письма.
Он пишет нервно, напряжено и импульсивно; фразы иногда длинные и усложненные, содержат причудливые скопления разговорных высказываний, официальных, журнальных и научных терминов, заграничных слов, названий и цитат, иногда прерывающихся короткими вставками.

Любимым словом Достоевского было “вдруг”. Многие события в его романах возникают неожиданно, без каких-либо предшествующих объяснений, подобно приступам эпилепсии. Творец часто использовал повторение одного и того же слова в различных интонациях, что часто шокировало литературных критиков.
Писал он очень педантично, заполняя все свободное пространство листа (рис) .

Страница рукописи романа “Бесы”, демонстрирующая гиперграфию, наряду с использованием минимального свободного пространства, навязчивым почерком и проявлениями чрезмерной религиозности (рисунок церкви, трансформация слова “Rachel” в “Raphael”) .

Как писатель Достоевский был “странным и чужим” для 19 века; его язык считался “неправильным”. Однако это был язык будущего, трагического 20 века с его мировыми войнами и революционным террором. “Болезненный” язык творца стала зеркалом больной человеческой натуры.

Когда началась эпилепсия у писателя, точно не известно. Большинство биографов утверждает, что первый судорожный припадок у него произошел в 1846 году. Другие исследователи считают, что он страдал слуховыми галлюцинациями еще с детства: однажды молодой Достоевский услышал, как кто-то кричит: “Волки, волки. ”, хотя в действительности никого вокруг не было. После первых тяжелых приступов в возрасте 25 лет частота и тяжесть эпилептических атак прогрессировала.

во-первых, первый эпизод судорог произошел в 1846 году, вскоре после смерти отца,
во-вторых, его болезнь интерпретировалась как следствие эдипового комплекса по отношению к отцу. Так, Freud предполагал, что первый приступ произошел намного раньше, хотя его трактовки не следует считать точными, поскольку он сосредоточился исключительно на эмоциональном компоненте ненависти к родственникам, не обратив внимания на семиотику судорог и естественную эволюцию заболевания. Кроме того, появление ночных приступов нетипично для судорог психогенного генеза.

Alajouanine ограничивал симптоматологию эпилепсии Достоевского парциальными и вторично генерализированными судорогами, а Voskuil — ночными сложными парциальными судорогами со вторичной генерализацией в комплексе с экстатическими аурами.

В конечном итоге DeToledo, отталкиваясь от сюжета романа “Братья Карамазовы” (симуляция судорог Смердяковым), предложил гипотезу, что писатель знал о преимуществах, которые можно получить, имитируя эпиприпадки, и в данном смысле действительно страдал “всеми типами судорог” (эпилептическими и неэпилептическими), о чем он и утверждал в молодые годы. Gastaut остановился на диагнозе височной эпилепсии, при этом не исключая существование и первично генерализованной формы.

В пользу последней свидетельствовали преимущественно генерализированная семиотика судорог, их традиционное развитие в первой половине ночи, вероятный отягощенный анамнез (эпилепсия у сына) и отсутствие нейропсихологических проявлений в межприступный период. Кроме того, ученый указывал на тот факт, что у Достоевского редко возникала аура, и сомневался в существовании у него экстатической ауры, поскольку ни разу не сталкивался с такими пациентами.

Его близкий друг Страхов описывал судороги так: “Как правило, приступы возникали раз в месяц, иногда — два раза в неделю, но все же редко… Он говорил об определенных эмоциональных изменениях, предшествовавших каждому эпизоду, хотя иногда такие впечатления не были точными. У меня была возможность видеть эпилептическую атаку в 1865 году. Поздним вечером Достоевский пришел ко мне и через некоторое время мы горячо спорили. Я помню, что он очень загорелся энтузиазмом и стал блуждать по комнате, говоря о чем-то благородном. Когда я согласился, Федор Михайлович повернулся в мою сторону и меня поразило его пылающее лицо переполненное яростью. Он запнулся, так, будто подбирая правильное слово, и открыл рот… Вдруг комнату наполнил продолжительный вопль, и наш друг упал на пол… Сам приступ был не очень силен. Его тело тряслось, а в углах рта появилась пена. Достоевский говорил мне, что перед приступом он впадает в состояние экстаза: “Меня пронизывает ощущение глубокого счастья, которое невозможно почувствовать при нормальных обстоятельствах”. Такое описание не позволяет провести адекватную классификацию, но содержит определенные доказательства в пользу парциальных судорог с инициальной аурой (“определенные эмоциональные изменения перед каждым эпизодом”), с последующей вокализацией и вторичной генерализацией. Неизвестно, являлись ли в данном случае вторичные клонические судороги начальным симптомом или вторичной генерализацией фокального приступа. К тому же преимущественно ночной характер приступов не является доказательством первичной генерализованной эпилепсии — наоборот, это скорее проявление лобной или ночной височной эпилепсии.

Что касается мнения Gastaut об ауре, то мы немного по-разному смотрим на существование и интерпретацию данного феномена у писателя. Во-первых, в проспективном исследовании Schulz et al. засвидетельствовали, что больные сложной парциальной эпилепсией часто забывают об ауре. Среди больных с двусторонними изменениями на ЭЭГ только 73% испытуемых помнили о ней. Именно поэтому редкие сообщения о подобных состояниях у Достоевского не свидетельствуют об их отсутствии вообще. Во-вторых, психические, зрительные, обонятельные и слуховые галлюцинации типичны для височной эпилепсии. Кроме того, мы не исключаем существования экстатических аур, несколько из которых наблюдались в клинике. Такое состояние может провоцироваться электрической стимуляцией неокортекса в височной области. Аналогично, в исследованиях с позитронно-эмиссионной томографией было доказано достоверное относительное угнетение метаболизма глюкозы в височных областях головного мозга среди больных с аурами по типу “уже виденного” и ”уже пережитого”.

“Эпилепсию” у сына творца нельзя считать доказательством семейной первичной генерализированной эпилепсии. У него был эпистатус, который, вероятно, был проявлением энцефалита. Даже при наличии генетической склонности это могла бы быть фокальная эпилепсия, как, например, аутосомно-доминантная форма лобного ее варианта.

Читайте также: