Если б я был неврологом

Очередная порция стихов от доктора Андрея Носырева, детского невролога, эпилептолога, врача функциональной диагностики – нейрофизиолога высшей категории. Работает в КГБУЗ "Красноярская краевая клиническая детская больница", консультирует на Сибирском медицинском портале.

Читайте также другие стихи автора:

Сколько всего с тобою связано

У сыновей твоих, в отдельности у каждого.

О Родине хорошего не скажешь…

Все о тебе, родная мама наша.

Взрослеем мы, с годами обрекая

Себя в необратимость отдаленья.

Сначала от груди, затем, того не зная,

Шагами первыми идем на покоренье

Ступеней, лестниц, рек и гор,

Профессий, женщин и препятствий в жизни.

И маленьким становится наш двор,

И в суете людской не так мы близки.

Нас, тем не менее, невидимая связывает нить,

Она и в небе высоко, и где-то близко.

Ее натянешь – дождь и можно пить,

А надорвешь – рубцом на сердце стиснет.

Ее не оборвать, покуда мы живем

И дышим воздухом, насыщенным тобою,

Ее боготворим, латаем мы ее

И чаще не в ладах с самим собою.

Но юбилей – не повод для раздумий,

И юбилей не догма заключений,

А юбилей он праздник светлый, шумный,

С избытком свеч, обильем поздравлений.

А нынче он особый юбилей.

Он юбилей любимой мамы нашей.

И нет на празднике прекрасней и милей,

Добрее нет и нашей мамы краше.

Пусть так как мы, гордится сын любой

Своею мамой. Мы другой не знаем.

На свете нету другой такой.

Родная мама, поздравляем!

Ты совсем не похожа на женщин других.

У тебя в меру длинное платье,

У тебя выразительный, чувственный стих

И мужское рукопожатье.

Даже в ярости ты не сгущаешь бровей

И волос не стрижешь в жертву моде.

Хочешь женственной быть и по сути добрей,

Но сильней надо быть по природе.

Ты способна и в сахаре выискать соль,

Фразу только в дыханье, намеке,

Ты чужую способна почувствовать боль

И червоточину видеть в пророке.

Для тебя, для гурманки стиха,

Детективов и черного кофе

Жизнь не кажется так уж плоха,

Потому что по жизни ты профи.

И в глазах, оздоравливающих твоих

Доброта вперемешку с тоскою…

ТЫ СОВСЕМ НЕ ПОХОЖА НА ЖЕНЩИН ДРУГИХ

И ДОЛЖНА ОСТАВАТЬСЯ ТАКОЮ.

Одной хорошей маме

Хороший человек и просто мама,

Уставшая, но бодрая всегда.

Двух сыновей серьезно воспитала

И не сдалась, хотя была одна.

Характер мягкий – нервы на пределе.

Но виду не подаст, а усмехнется вдруг.

Какие беды и проблемы б ни висели,

Все разгребет движеньем твердым рук.

Рассеянна по-женски и нелепа,

Честолюбива, но не помнит зла.

Что женщина земная, знает это.

И очень любит нежные слова.

Умей себя жалеть, учись любить себя.

Ты, женщина, достойна уваженья.

Неумолимо вдаль уносятся года,

Но верь, что впереди счастливые мгновенья.

Сколько всего с тобою связано

У коллектива в целом и в отдельности у каждого.

О родине столько хорошего не скажем,

Сколько о тебе, больница наша.

Что пожелать тебе на день рождения?

Успехов, счастья, долголетия?

Ты, независимость отвоевавшая прежде,

Не стала независимой от этого.

Но ты живи. В угоду обстоятельств

Служи, а мы тебе поможем.

Весь знает коллектив, и в отдельности каждый,

Где труд бесплатный, – отношения дороже.

Служить во благо, жить с тобой.

Здесь истина совсем простая:

Больницы нету другой такой.

А ты такая – поздравляем!

Легко работать в отделении

С такой заведущей, как вы.

При вашей выдержке, терпении –

Ведь мы не ангелы, увы.

Поддержка ваша ощущается

Во всем и всюду, наяву

Все удается, получается.

Вы нам по сердцу и уму.

И в грамотах и награждениях,

Что получаем часто мы,

Заслуга ваша несомненно,

Тепло души и доброты.

Антиплакат для молодого гипертоника

Как заполучить гипертонию и лечь в стационар

Утром не спеши вставать.

Старайся больше полежать.

Не ходи на физкультуру.

А лежи, блюди фигуру.

Не кушай яблок, винограда,

Ешь побольше шоколада.

Пей кофе днем и перед сном,

И убедишься сам потом,

Как сердце может часто биться.

И перед сном гулять напрасно

На свежий воздух не спеши.

Свинцом, оксидом углерода,

Бензином лучше ты дыши.

И что особенно прекрасно,

Когда у близких и родных

Гипертония или астма.

Ты должен походить на них!

Сегодня ты еще подросток

С заболеваньем ВСД,

А дальше будет очень просто –

С годами все придет к тебе.

И непременно может сбыться.

Здесь основное – не лечиться.

Не забудь про сигареты.

Утром, днем после обеда –

Ты непременно покури,

А потом до одури.

Пей-гуляй на вечеринке.

Утром будешь как картинка,

Весь в сиреневых тонах.

К утру уроки не учи,

А смело двойку получи.

Всегда волнуйся, истери.

С родными спорь до одури.

И в душной комнате запрись,

Попей пивка, поплачь за жизнь.

С дивана лучше не вставать,

Всю ночь в компьютер поиграть.

Тайком с обильем масла бутер

Почаще ночью принимать.

И чтоб быстрее заболеть

Надо соли не жалеть.

Добавляй ее в компот,

Посыпай на бутерброд.

И тогда всех удивишь

И в больницу угодишь.

Тебя увидишь – онемеешь вдруг

И в ступоре застынешь непременно.

Движенья глаз, движенья рук,

Манера речи. Это не виденье.

Ты как всегда реальна, как была.

Красивая бесспорно, несомненно.

Тебя я знаю по твоим делам,

Твоим поступкам и по отношеньям.
Добра? Добра. Лукава? Иногда.

И по фигуре с ниточки одета.

Ты так же независима всегда.

Я не встречал надежней человека.

Случай из жизни

– Добрый день, у меня беда.

Две недели, как ноет нога.

Сам лечился, как мог, но увы,

Не помогают настои травы,

Одеколон тройной, моча,

Не помогает крепкий чай.

Посоветуйте, как быть,

Не могу так больше жить.

– Горю вашему всегда

Мы поможем без труда.

Вот хирург как раз свободен.

Вам, наверное, туда.

– Заходи же, дорогой.

Вот те на, да вы хромой.

Ну-ка, ну-ка, вот дела.

Сразу вижу – нога как нога.

Так болит? А так? –Увы.

Вы, мужчина, неправы.

Здесь запущенный неврит –

Нога поэтому болит.

Вы очень будьте дороги.

Вас ждут невропатологи.

– Я раньше был всегда здоров

– Больной, не надо лишних слов.

Ну вот, рефлексы все в порядке,

Сила мышц у вас в достатке.

Смотрите вверх, направо, влево,

Смотрите ниже, на колено.

Батюшки, да вы ж косой,

Извините, вы не мой.

Будьте очень дороги.

Вас там ждут косологи.

Вдаль глядите, не глядите.

Имею точку зрения –

У вас это с рождения.

А по поводу ноги

Скажу тебе не глядя:

Ты к ревматологу беги,

Тебе там будут рады.

– Боли в сердце раньше были?

Суставы на грозу не ныли?

Повезло, а я бывало

Горчичник – и под одеяло.

Трижды в месяц бициллин,

Куда вы? Вот рекомендации.

Чтоб не дойти до ампутации.

– А дальше? Длинная история.

Я побывал в лаборатории.

Сдавал мочу, и кал, и кровь.

За месяц трижды сдал их вновь.

«С таким анализом, язвили,

Искал глистов, сдавал мазок,

У психиатра был часок.

Прошел УЗИ, эндоскопию,

И легких рентгенографию.

Проверил слух – он был нормален,

Вкус, запах – просто идеален.

Был у врача-сексопатолога,

Осмотрен у эндокринолога.

Ходил туда, ходил сюда,

И надо же, прошла нога!

Но числюсь я у ревматолога,

У терапевта, у косолога.

Да ну их специализации…

Специалистов узких много.

Профессии их учат долго,

А зачастую так случается,

Болезнь в болезни получается.

Больного лечим, а больной

Вдруг излечился сам собой.

А если нет, название болезни

Неизлечимой мы узнаем прежде,

Чем способ излечения найти.

Лечить иль не лечить. Тo be or not to be.

Если б я был главным врачом

В зале актовом однажды

На планерке собрались.

Здесь высказывался каждый –

Разговор вели за жизнь.

Собрались мы на досуге,

Не ворча, не хохоча.

Представляли мы друг друга

В роли главного врача.

Первым слово взял статист

(всем известный аферист).

Да к тому же, оказалось,

Грубиян и шантажист.

– Знаю вашу я породу,

Я статистике служу,

Выведу на чисту воду

И любого заложу.

Но статист осекся вскоре –

С педиатрами не спорят.

– Чем пугать нашел, смотри,

Думай, после говори.

То заложено годами…

Мы диагноз ставим сами.

Если хочешь, МКБ

Составлялось не тебе.

А болезням не резон

Выбирать себе сезон.

Выполняли, как могли мы,

Летний план по пневмонии.

И вообще, с таким порывом,

Не придется ли тебе

Распрощаться с коллективом,

А ставку мы возьмем себе.

Тут психолог оживился:

– Я в гипнозе просто ас.

Мой гипноз, как говорится,

Усыпит любого враз.

А зарплата будет сниться

Вам в избытке хоть сейчас.

Зал немного оживился

И воспрял, засуетился.

Главврачом? – Давно пора.

Ведь психолог – это жизнь,

Им другие доктора

Быть не могут, как ни злись.

Рук тянулись вереницы.

Тут невролог создал смуту.

– Главврач-психолог – это круто!

Но позвольте вас спросить,

Как в гипнозе будем жить?

Ну а если ненароком

Нам такой эксперимент.

Всех же сократят в момент.

Будет каждый о себе

А зарплата, как мираж,

Вас введет в обескураж.

В итоге: выхода ни зги,

Не позавидуем друг другу,

Пора лечить с моей услугой.

С ними наш эндокринолог

Завелись: – Ты сам себе

Предложить хотел услугу.

Думаем мы так, подруги.

Нас монархия всегда

Вниз тянула, господа.

Время нынче не такое,

Надоело жить в застое.

И хотим вам предложить

Каждому отдельно жить.

Каждый сам себе главврач,

Хочешь – смейся, хочешь – плач.

Что хочу, то ворочу.

Как хочу, так и лечу.

В коллективе оживленье.

Вмиг развеялись сомненья.

Столь людей не приходило,

Сколько рук поднятых было.

И увидя столько рук,

Тут хирург поднялся вдруг.

– Не забейтись все в овациях.

Я мастак на ампутациях.

Мне бы ножик в две руки

Вам подрезать языки.

Главный врач, как ни суди,

Должен быть всегда один,

А анархия, что блядство –

Жди разгул и тунеядство.

С хирургом спорить зал не стал

Да и пыл свой поунял.

Весь стерильный, свеж и чист

– Говорю я вам, друзья,

Время тратите вы зря.

Мы стеной стоять должны

От холеры и чумы.

И поэтому, в натуре,

Как бы проще вам сказать…

Лишь одной кандидатуре

Предпочтенье надо дать.

– Вот куда ты клонишь, гад, –

– Нам и так покоя нету,

Так вообще сживут со свету.

От анализов твоих

Был здоровым, станешь псих.

Нам психолога давай,

С ним работать просто рай…

Пренья долго продолжались.

Но в зал внезапно постучались.

Побежал по спинам страх.

Но все уладилось мгновенно.

И скажу вам откровенно,

Жизнь потекла легко и плавно,

Народ зажил светло и славно.

И за работу в срок зарплата.

В больнице воздух свеж и чист.

Главврач у нас – экономист.

Письмо жене, находящейся на
море с детьми от скучающего мужа

Нашел вчера стихотворенье.

Ему сегодня 20 лет.

Года летели, как мгновенья,

И объяснений факту нет.

Быть может, это несерьезно,

И, может, с этим можно жить.

Но эти строки – строки с детства.

Я не могу их позабыть.

Сейчас немного отчитаюсь

Я за неделю, без прикрас.

И несмотря, что тупо маюсь,

Здесь находясь вдали от вас.

В машину встроил сидером,

Купил дефлекторы на стекла,

Чтобы хороший был музон,

Да и панель дверей не мокла.

Анализы уже пришли –

У сына нашего все классно.

Как заключили москвичи:

Жить с этим можно, не опасно.

Обидно, что ответа нет,

Увы, никто ничто не знает.

Профессор местный наш в Бельфельд

Все заключенья отправляет.

Ответа немцев я дождусь,

Потом японцев, итальянцев –

Других ведь, если ошибусь,

Хоть буду знать – весь мир засранцев.

Машину нашу не берут,

Хотя цена уже ничтожна.

Когда дни летние пройдут,

Продажа будет невозможна.

Еще попробую продать

Ее в рассрочку за 2 года.

3 штуки будут отдавать

За месяц. Вряд ли это много.

Сижу, кропаю диссертацию.

Не знаю, нужно ль это мне.

С желаньем сделать ампутацию

И так дурнущей голове.

Как трудно становиться взрослым

И как ужасно добрым быть.

Пусть я пропащий и несносный –

Хочу любить, прошу любить.

Перестирал и перегладил

Белье постельное, трусы.

Всю мебель в доме переставил,

А также отрастил усы.

Все холодильники помыл,

Отчистил я микроволновку.

И туфли прикупил в обновку.

Кровати в детской прижились.

Купил матрасы, одеяла.

И огурцы не взорвались.

Томатов очередь настала.

Еще хочу я засолить

Грибов. 7 баночек варенья

Еще мечтаю я сварить.

И дописать стихотворенье

Любимой теще в юбилей.

Как мало остается дней.

Боюсь, что много не успею.

Но огорчать тебя не смею.

Наделал роллов 200 штук,

Ем третий день – и наслаждаюсь.

Тебя, как прежде, сильно жду

Еще линолеум сварю

И трубы заменю в сортире,

И окна нынче заменю,

Чтобы тепло жилось в квартире.

Решетку в детской приварю,

Дверь поменяю и обои,

Второй компьютер прикуплю,

Чтоб дети стали вдруг довольны.

Вы не задерживайтесь только.

Поверьте, что за столько лет
Скучаю сильно я настолько,

Что сил практически и нет.

Я вас любил, люблю и сильно

Скучаю и как прежде жду.

Поверьте, все в семье стабильно

И хорошо… пока живу.

Здесь, в больнице, живу в красоте,

И поверьте, ничуть не лукавлю.

Где б я ни был, всегда и везде

Вас, родные, по-доброму славил.

Рад, что с вами со всеми знаком

И у каждой найду я участье,

С вами жизнь – это сладостный сон,

Наделенный минутами счастья.

Нет здесь скуки, сводящей с ума,

И по сути скучать не приходится,

Ведь со мною природа сама,

Где погода лишь изредка портится.

Вовлекали меня иногда

В коллективы другие подчас,

Каждый раз оставался всегда

Только с вами и лишь из-за вас.

С вами я на планерку с утра прибегаю.

Под утро – обратно.

От работы не сходишь с ума,

Сумасшествие с вами – приятно.

Вами я и живу, и дышу,

Даже кипы историй – и те

Вдохновенно и просто пишу,

Потому что живу в красоте.

Твоей судьбой играет итальянец

Нас беззащитных и беспечных

Декамерон сразил, конечно,

Там было столько развлечений

И мимолетных увлечений

Снова и снова ты читаешь

И о любви уж больше знаешь,

Ты за главой главу глотаешь.

Снова от страсти умираешь,

Но понапрасну ты тоскуешь,

Переживаешь и рискуешь

Декамерон – ведь просто сказка,

И мужа пилишь ты напрасно,

Лучше давай любить по-русски.

Знаешь, в Венеции климат гнусный.

Можно с Декамероном слиться

И не упускать из рук синицу.

Читайте также другие стихи автора:

Александр Николаевич — научный руководитель и почетный президент Национального медицинского исследовательского центра нейрохирургии имени академика Н.Н. Бурденко. Ему 85 лет, на его счету более 15 тысяч сложных операций и более 400 научных работ, и он продолжает оперировать. В 1989 году он первым в мире провел операцию по разделению сиамских близнецов — девочек Вилии и Виталии.

К наградам врач относится очень спокойно. "Общество Денди каждый год кого-то выделяет и награждает. Дают такую здоровую медаль, которой в пристеночку хорошо играть, — говорит он. — Сейчас-то в это никто не играет, а в детстве, когда я мальчишкой был, имея такую здоровую монету. " Пристенок — это старинная игра с монетками, которые бросают об стену, вы могли читать про нее в рассказе Валентина Распутина "Уроки французского". "На деньги играли?" — спрашиваю я. "Да нет, какие деньги? Тогда ни у кого денег не было. Это было очень давно, до войны и вскоре после", — отвечает Александр Николаевич. Ему есть что вспомнить и о чем рассказать — о родителях-врачах, войне, Сталине, удачах и катастрофах.

О родителях, книгах и древнегреческой поэзии

То, что я стал врачом, сложилось как-то само собой. Мой отец (советский невропатолог, профессор Николай Коновалов, в 1948–1966 годах возглавлял Институт неврологии Академии медицинских наук СССР — прим. ТАСС) был ярким человеком, к нему приходило множество людей, в основном коллеги. И все беседы о сложных болезнях велись в моем присутствии. Время ведь было совсем другое, не было телефонов, нельзя было играть в эти дурацкие игры. Телевидения тоже не было, радио — почти. Было много свободного времени. Мы играли во все что можно, но на первом месте оставались книги.

Отец был настоящий ученый. Школьные годы он провел в гимназии, где все уроки шли на немецком языке. Немецкий был для него как родной. Всего он знал восемь языков, очень любил древнегреческий. У него был друг, который тоже увлекался греческой поэзией, и иногда они по памяти цитировали всякие замечательные книги древних греков. Отец всю жизнь собирал книги. У него была картотека с выписками — какие-то интересные мысли, необычные суждения.

Когда ко мне приходили приятели, они тоже рылись в этих книгах. А у отца зрительная память была такая, что он сразу видел, если что-то неправильно поставили, и говорил: "Кто взял эту книжку?"

Мамин отец был знаменитый московский хирург, она с молодости ему помогала и тоже была хирургом. Но когда появились мы с братом, она стала инфекционистом — потому что хирургом надо работать каждый день.

Знаете, все мы родом из детства. Все, что во мне есть, — от моих родителей, от той обстановки, в которой я вырос. С годами я все больше понимаю это.

О войне, дифтерите и поездке в метро босиком

Я очень хорошо помню начало войны. Жаркий летний день, мы с отцом и младшим братом пошли на речку. Идем по полю, и в это время где-то далеко бежит человек, размахивает руками, что-то кричит. Сначала мы не разобрались, а потом стало понятно — он кричал: "Война началась!"

Первые дни все думали: какая война, мы этих немцев разнесем в клочья. Но пошло одно поражение за другим, возникло ощущение паники. Отец остался в Москве, он должен был работать в госпитале. А нас эвакуировали в маленький городок Красноуральск. Там были медеплавильные заводы, и если ветер дул в сторону города, то из глаз текло, дышать было невозможно, горло раздирало. Вокруг этого городка километров на 15–20 вообще зелени не было. Там мы жили до 43-го года.

В городе была эпидемия дифтерита и практически не было врачей. Маленькие дети заболевали и просто задыхались, никто им помочь не мог. И моя мама-инфекционист почти каждую ночь исчезала: ее вызывали то к одному малышу, то к другому, нужно было их спасать.

Конец войны помню еще ярче. Опять солнечный день. И мама сказала, что мне надо ботинки купить в школу. Я поехал на метро босиком, потому что старые ботинки уже никуда не годились. Попробуйте как-нибудь босиком проехаться в метро, особенно во время давки — запомните это на всю жизнь. На мои ноги никто не смотрел, на них постоянно наступали. Когда мы приехали в магазин, мне не хотели дать померить обувь — такие грязные были ноги.

О Сталине и "деле врачей"

Мы жили в доме, построенном специально для членов академии, для верхушки медицинской. Там было много известных людей, и многие пострадали во время "дела врачей". Дом был полон слухов о том, кого забрали, кто стал “врачом-убийцей”. Все жили в постоянной тревоге.

А мой отец серьезно увлекался философией, у него было много книжек, в основном немецких — Шопенгауэр, Ницше и прочие, они тогда далеко не приветствовались. И если б их обнаружили во время "дела врачей", неизвестно, чем это могло кончиться. Отец тогда собрал самые интересные и яркие книги и отнес своей матери.

Это продолжалось с начала 1953 года, а в первых числах марта у нас раздался звонок в дверь. Входят люди в сером, как положено. Говорят: берите ложку, мыло, полотенце. И, не объяснив ничего, забрали отца. Оказалось — в Кремлевку, потому что Сталину было плохо (Иосиф Сталин умер 5 марта 1953 года — прим. ТАСС). Отца включили в группу врачей, лечивших вождя. Несколько дней он пропадал.

Мы, дети, к Сталину относились с восторгом, для нас он тогда был всем. Отец же все понимал прекрасно и, конечно, сдержанно к нему относился, во всяком случае, когда говорил с нами.

О "распутывании детективных историй" и нейрохирургии

Я очень хотел быть неврологом, как отец. Студентом (Александр Николаевич окончил 1-й Московский медицинский институт имени И.М. Сеченова — прим. ТАСС) я ходил на его клинические разборы. Каждый раз это было похоже на распутывание детективной истории.

Это сейчас нет никакой проблемы поставить диагноз. А тогда не было ни компьютерной, ни магнитно-резонансной томографии. Надо было собрать отдельные симптомы, вспомнить случаи, которые описывали другие врачи. И из небольших штрихов, случайных симптомов выстраивалась концепция. Эти разборы продолжались часами.

Но в то время работать вместе с отцом я не мог. Были такие запреты. И тогда отец привел меня в институт нейрохирургии. В этом институте была очень хорошая неврологическая школа. Я стал заниматься неврологией, но здесь она не на первом месте. И постепенно переключился на нейрохирургию.

О теннисе и нереальной мечте

Профессор Борис Григорьевич Егоров, который тогда был директором института, увлекался теннисом. Насколько я знаю, он даже был чемпионом Москвы в парном разряде. Когда я с ним встретился впервые, он сказал мне: "Здесь будет теннисный корт" — и даже показал место. А я тогда тоже очень этим увлекался.

Прошло время, я как-то пришел к нему и спросил насчет корта. Он посмотрел на меня и с удивлением сказал: "Какой теннис? Ты представляешь, если профессор Рапопорт в одних трусах выйдет сюда и больные его увидят, что получится?" Это был главный невролог в то время, лет 70, внешне очень неказистый. Я живо представил себе эту ситуацию и понял, что, действительно, это мечта. Нереальная мечта.

Играю ли я до сих пор в теннис? Играю — громко сказано, я из-за боли в ноге год пропустил. Но теперь пролечился, потихонечку начинаю снова.

О катастрофах и удачах

Память — странная вещь: запоминаешь обычно что-то катастрофическое, какие-то неудачи. А большинство операций, которые кончались, как и положено, благополучно, уходят из памяти.

Первую неудачу я помню очень хорошо. На первый взгляд, это была безобидная болезнь, вроде бы ничего сложного, а больной после операции умер. Тогда мы просто не представляли всех сложностей заболевания и не могли их выявить, и, казалось бы, простая операция закончилась трагически. Помню женщину с очень сложной опухолью. В то время практически неоперабельная, ее привезли к нам, потому что в других местах отказались. Операция была очень сложной, изнурительной, она продолжалась 17 часов. Все было вроде бы благополучно, но через пару дней она погибла от кровотечения. Оказалось, что у больной помимо опухоли был врожденный порок развития сосудов. Разрыв этих сосудов стал причиной смертельного кровотечения. Вот такое трагическое стечение обстоятельств. Я это запомнил, потому что вроде бы никакой ошибки не было. Но объяснить это родственникам, которые такого не ожидали, — я сам не ожидал — было очень сложно.

А вот другая ситуация. Несложная операция, доброкачественная опухоль, небольшая и у молодого крепкого человека. Я перед операцией прихожу к нему, объясняю. Он слушает — безразличие полное. А потом спрашивает: "Доктор, вы про меня все знаете?" Я говорю: "Конечно, все!" И снова начинаю ему излагать: чем он болеет, какая операция, что мы будем делать. Он говорит: "Ну, хорошо". Мы без осложнений удалили опухоль, никакой катастрофы. Через несколько дней он умирает. У него развился спазм сосудов (абсолютно непредсказуемое осложнение). Вот эти вещи на всю жизнь остаются, никуда от этих воспоминаний не денешься.

Если человек погибает, долгое время мучает мысль: это результат твоих неумелых действий, твоя ошибка или следствие трагического стечения обстоятельств, неизбежный исход неизлечимого заболевания? От этих переживаний спасает сложившийся годами ритм жизни. Сегодня произошло несчастье, а завтра все равно нужно идти оперировать. Иногда я думал: может быть, к черту все это, к чему эти неизбежные переживания? Но этот ритм, в который ты вошел и который сохраняется на протяжении многих десятилетий, уже нельзя разрушить. Он заставляет продолжать работать. И от одной неприятности к другой неприятности приходится идти через большое количество удач.

О сиамских близнецах Вилии и Виталии

Я помню эту операцию, потому что о ней очень много говорили и писали.

Операция была длительная, технически сложная, но не самая рискованная. Но все почему-то ее вспоминают. Люди любят сенсации.

О правилах хирурга и привычках

Операция — всегда риск, всегда ответственность. Хирург должен быть в форме, выспавшийся, с ясной головой. Застолье, затянувшиеся встречи с друзьями накануне — недопустимы. Самое главное — в критические моменты, которые неизбежны в хирургии, сохранять контроль над ситуацией. Это особенно сложно в начале пути — в молодые годы. Разрыв большого сосуда, лужа крови, падает давление — нужно в потоке крови найти кровоточащий сосуд и его перекрыть. Трудно не поддаться панике и с ясной головой, точными движениями заставить себя это выполнить. К этому надо привыкать годами.

О том, как изменилась нейрохирургия

За мою жизнь в нейрохирургии произошли удивительные, я бы сказал, фантастические перемены. Когда я был молодым хирургом, трепанация черепа была проблемой, потому что инструменты немногим отличались от тех, что использовали в древности, например, древние инки. Прошли годы, и появились инструменты, с помощью которых сделать трепанацию черепа почти также просто, как вскрыть консервную банку.

Помню операции, которые я наблюдал еще в студенческие годы. В операционной полумрак. Чтобы увидеть действия хирурга, я стою на небольшом возвышении, похожем на лесенку. На голове хирурга — шахтерская лампочка. Луч света вырывает из темноты часть обнаженного мозга. Хирург с помощью специального прибора прижигает ткань, чтобы остановить кровотечение. От этого в операционной удушливый, непереносимый запах горелой плоти. Я почти теряю сознание. Эти переживания могли бы отпугнуть меня от хирургии, но, к счастью, этого не произошло.

Одна из главных произошедших с годами перемен — совершенно другие диагностические возможности. Поначалу диагностика поражения мозга была невероятно сложна и опасна для больных. В некоторых случаях в полость мозга, так называемые желудочки, вводился воздух. Это помогало поставить диагноз, но тяжело переносилось больными — возникала головная боль, рвота и даже утрата сознания и нарушение жизненно важных функций. Сейчас есть компьютерная и магнитно-резонансная томография, и диагностика стала исключительно точной и безболезненной. Изменилась и техника: практически все операции на мозге проводятся под микроскопом (или с помощью эндоскопа), это позволяет свести к минимуму риски. Это великие достижения.

О смерти

Однажды привезли больного из Якутии оперировать. Перед операцией я пришел, объясняю, что к чему, смотрю — его это совершенно не волнует, как будто речь идет о каком-то другом человеке. Я говорю: "Понимаете, это сложная операция, вы даже можете умереть от нее". Он смотрит на меня совершенно спокойно: "Ну и что?" Для некоторых это просто какой-то жизненный этап, переселение из одного состояния в другое. Кончилась эта жизнь — переходят в другую. И никакой трагедии. Никаких переживаний.

О своей смерти я не задумывался, хотя давно пора задуматься — в моем-то возрасте… Смерть — это неизбежно.

О ценностях

Я давно понимаю цену наградам и достижениям, поэтому они не всегда меня радуют так, как могли бы. Что имеет ценность? Самоощущение. Когда человек понимает, что он добился определенных успехов. Что это далось ему непросто. И очень важны не какие-то официальные признания, а признание людей, которые с тобой работают. Этого труднее всего добиться.

Я думаю, что все люди, которые работают здесь, в каком-то смысле мои ученики — потому что я старше их. Сейчас у меня больше свободного времени, я хожу по операционным и любуюсь — как далеко они продвинулись вперед. Они самостоятельные, прекрасные хирурги. Вот это, мне кажется, самое главное, если говорить об итогах жизни.

Сын Александра Коновалова Николай продолжил династию: он нейрохирург, профессор, член-корреспондент РАН, с 2014 года заведует 10-м нейрохирургическим отделением (спинальная нейрохирургия) НМИЦ имени Н.Н. Бурденко.

Бэлла Волкова, Габриэла Чалабова