Надо же иметь такие нервы

Фаина Раневская была великолепной комедийной актрисой, причем она не просто играла комедию. Она жила этим, хотя жизнь ее больше напоминала трагикомедию, а не легкий водевиль. Она была из тех женщин, которые за словом в карман не полезут и легко приколошматят оппонента острым словцом.

Из сотни-другой афоризмов, разбросанных Раневской по пути — когда ненароком, когда сгоряча — мы выбрали 30 таких, которым позавидует любой писатель-сатирик:

Оптимизм — это недостаток информации.

Есть люди, в которых живет Бог; есть люди, в которых живет Дьявол; а есть люди, в которых живут только глисты.

Поклонников миллион, а в аптеку сходить некому.

Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать.

Многие жалуются на свою внешность, и никто — на мозги.

Если человек тебе сделал зло — ты дай ему конфетку. Он тебе зло — ты ему конфетку. И так до тех пор, пока у этой твари не разовьётся сахарный диабет.

Женщина, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?

Склероз нельзя вылечить, но о нём можно забыть.

Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.

кадр: Ленфильм

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на диеты, жадных мужчин и плохое настроение.

Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность!

Вы знаете, что такое сниматься в кино? Представьте, что вы моетесь в бане, а туда приводят экскурсию.

— Как жизнь, Фаина Георгиевна? — Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.

Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли без мозгов жить.

Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте.

Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в Книгу о вкусной и здоровой пище.

В моей старой голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.

Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.

кадр: Мосфильм

Даже под самым пафосным павлиньим хвостом всегда находится обыкновенная куриная жопа.

Самое трудное я делаю до завтрака. Встаю с постели.

Нет толстых женщин, есть маленькая одежда.

Талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности.

Я заметила, что если не кушать хлеб, сахар, жирное мясо, не пить пиво с рыбкой — морда становится меньше, но грустнее.

Специально для наших читателей мы сделали подборку самых красивых и мудрых цитат. Эти мысли и высказывания действительно стоят того, чтобы их запомнить.

Главное не сломаться, быть сильнее, несмотря ни на что. Тяжёлые времена пройдут, и рано или поздно всё обязательно будет хорошо.

Обманутый однажды, сомневается в каждом.

Самые лучшие уроки мы получаем когда делаем ошибки, ошибка прошлого — мудрость будущего.

— Разве можно любить холод?
— Нужно. Холод учит ценить тепло.

Я все равно ни о чем не жалею — хотя бы потому, что это бессмысленно.
Макс Фрай

Жизнь ломает сильнейших, ставя их на колени, чтобы доказать, что они могут подняться, слабаков же она не трогает. Они и так всю жизнь на коленях

Я больше не гоняюсь ни за кем.
Хотите уйти из моей жизни?
Уходите.

Надеяться только на себя — отличный способ перестать разочаровываться в людях и жить с отличным настроением.

За одну ночь нельзя изменить жизнь. Но за одну ночь можно изменить мысли, которые навсегда изменят твою жизнь!

И встретишь ты, когда не ждёшь.
И обретешь не там, где ищешь.

Если на душе скребут кошки — не вешайте нос… Придет время, и они будут громко мурлыкать от счастья…

Спокойствие — лучший друг самоконтроля.

Умейте прощать, ведь это свойство сильных. Слабые никогда не прощают.

Сильнее, чем измен, я боюсь только не узнать об изменах. Ужасно любить человека, который этого уже не заслуживает.
Владимир Высоцкий

Ты живешь и думаешь, что ничего в твоей жизни не меняется. Но, оглянувшись в прошлое, понимаешь, что это далеко не так.

Судьба — это не дело случая, а результат выбора. Судьбу не ожидают, её создают!

Все могут видеть, как ты выглядишь внешне, но очень мало тех, кто знает что у тебя в душе.

Счастье рядом.
Не придумывайте себе идеалы.
Цените то, что имеете.

Только одиночество учит нас любить…И лишь потеря учит нас ценить.

Если я терплю это не означает,что мне не больно.

Не обижай того, кто не в силах обидеть тебя.

Будь благодарен проблемам, они показывают тебе, чего ты стоишь.

Одна роза может стать садом. Один человек – целым миром.

Хочешь научиться в совершенстве владеть словом и грамотно выражать свои мысли? Подписывайся на литературный канал №1 в телеграме — t.me/literabook

Друзья! Обращаем Ваше внимание: для того, чтобы правильно исправить текст песни или добавить объяснение строк Автора, надо выделить как минимум два слова

[Куплет 1, Нервы]:
Если меня собьют на переходе - значит, я слишком доверяю;
И если моя музыка не в моде - значит, я её правильно сочиняю.
Если ты перестала плакать ночью - значит, я не звонил тебе утром;
Значит, я не звоню тебе больше; вырывая наше прошлое по минутам.

[Переход]:
И вроде бы всё хорошо - мне кажется, я крепче стою на ногах!
Мои мысли кажутся глубже, но иногда мне кажется, что всё не так;
Всё не так, всё не так, всё не так, всё не так, всё не так.

[Припев]:
Нет, всё наоборот - так, как надо; так, как надо:
Свет пробивает лёд, после - небо льётся градом!
Нет, впрочем, как всегда - тебя рядом, тебя рядом;
Но, ты же знаешь - всё:

Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как и надо!

[Куплет 2, Нервы]:
Если меня не ждут ни в одном доме - значит, я никого не пустил в душу;
И если ты не знаешь мой номер - значит, мой номер тебе не нужен.
Если ты перестала плакать ночью - значит, я не звонил тебе утром;
Значит, я не звоню тебе больше - вырывая наше прошлое по минутам!

[Переход]:
И вроде бы всё хорошо - мне кажется, я крепче стою на ногах!
Мои мысли кажутся глубже, но иногда мне кажется, что
Всё не так, всё не так, всё не так, всё не так, всё не так, всё не так!

[Припев]:
Нет, всё наоборот - так, как надо; так, как надо:
Свет пробивает лёд, после - небо льётся градом!
Нет, впрочем, как всегда - тебя рядом, тебя рядом;
Но, ты же знаешь - всё:

Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как и надо!

Так, как и надо! Так, как и надо!
Так, как и надо! Так, как и надо!
Так, как и надо! Так, как и надо!
Так, как и надо! Так, как и надо!

[Переход]:
Гробовая тишина меня ждёт. Я хочу спросить у Бога:
"За что этот голос изнутри меня рвёт и кидает мою душу на шторм?"

Это карма моя, верь! Да, я бешеный волк, но.
Это карма моя - зверь, она валит меня с ног.
Это карма моя, верь! Да, я бешеный волк, но.
Это карма моя - зверь, она валит меня с ног.

[Припев]:
Нет, всё наоборот - так, как надо; так, как надо:
Свет пробивает лёд, после - небо льётся градом!
Нет, впрочем, как всегда - тебя рядом, тебя рядом;
Но, ты же знаешь - всё:

Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!
Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо! Так, как надо!

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду — красивый,
двадцатидвухлетний.

Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Приходите учиться —
из гостиной батистовая,
чинная чиновница ангельской лиги.

И которая губы спокойно перелистывает,
как кухарка страницы поваренной книги.

Хотите —
буду от мяса бешеный
— и, как небо, меняя тона —
хотите —
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а — облако в штанах!

Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,
было в Одессе.

Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.

В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая —
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.

Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,—
вон его!

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.

В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,—
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы —
большие,
маленькие,
многие!—
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!

А ночь по комнате тинится и тинится,—
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.

Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.

Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите — спокоен как!
Как пульс
покойника.

Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,—
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?

Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,—
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.

Люди нюхают —
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!

Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,—
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!

Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!

Я раньше думал —
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак —
пожалуйста!
А оказывается —
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.

Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.

Улица муку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.
Чахотки площе.

Город дорогу мраком запер.

И когда —
все-таки!—
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!

А за поэтами —
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.

Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!

Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их —
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!

Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,—
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю —
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!

Жилы и мускулы — молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы —
каждый —
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!

Видели,
как собака бьющую руку лижет?!

Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.

А я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!

И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю —
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!—
и окровавленную дам, как знамя.

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на…

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.

Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.

Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.

Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.

И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе —
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.

Вы думаете —
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк —
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук —
пришел чтоб и бился лбом бы!

Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!

Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!

Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!

Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника —
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.

Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.

На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.

Ничего не будет.

Ночь придет,
перекусит
и съест.

Видите —
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!

Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу — глаза круглы,—
глазами в сердце въелась богоматерь.

Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь — опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?

Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.

Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики — отцы,
девочки — забеременели.

И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они —
и будут детей крестить
именами моих стихов.

Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.

И когда мой голос
похабно ухает —
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.

Мария,
видишь —
я уже начал сутулиться.

В улицах
люди жир продырявят в четырехэтажных зобах,
высунут глазки,
потертые в сорокгодовой таске,—
перехихикиваться,
что у меня в зубах
— опять!—
черствая булка вчерашней ласки.

Дождь обрыдал тротуары,
лужами сжатый жулик,
мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,
а на седых ресницах —
да!—
на ресницах морозных сосулек
слезы из глаз —
да!—
из опущенных глаз водосточных труб.

Всех пешеходов морда дождя обсосала,
а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет.

Мария!
Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
Птица
побирается песней,
поет,
голодна и звонка,
а я человек, Мария,
простой,
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.

Мария, хочешь такого?
Пусти, Мария!
Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!

Звереют улиц выгоны.
На шее ссадиной пальцы давки.

Видишь — натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!

В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.

Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное богу.

Тело твое
я буду беречь и любить,
как солдат,
обрубленный войною,
ненужный,
ничей,
бережет свою единственную ногу.

Мария —
не хочешь?
Не хочешь!

Значит — опять
темно и понуро
сердце возьму,
слезами окапав,
нести,
как собака,
которая в конуру
несет
перееханную поездом лапу.

Кровью сердце дорогу радую,
липнет цветами у пыли кителя.
Тысячу раз опляшет Иродиадой
солнце землю —
голову Крестителя.

И когда мое количество лет
выпляшет до конца —
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца.

Вылезу
грязный (от ночевок в канавах),
стану бок о бок,
наклонюсь
и скажу ему на ухо:

— Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте — знаете —
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!

Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи,—
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.

Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь —
этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?

Я тоже ангел, я был им —
сахарным барашком выглядывал в глаз,
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,—
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!

Я думал — ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!

Меня не остановите.
Вру я,
в праве ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите —
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!

Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.

тексты песен

Я с детства был послушным
Ребенком золотушным.
Я не любил проказы,
Но обожал приказы.

С тех пор для меня слово шефа - закон.
Вперед, никаких рассуждений!
Я только в одном глубоко убежден -
Не надо иметь убеждений.

В бою о личной шкуре
Не будет думать Урри.
Хозяину в угоду
Пойду в огонь и воду.

Всегда для меня слово шефа - закон.
Вперед, никаких рассуждений!
Я только в одном глубоко убежден -
Не надо иметь убеждений.

Бывает, я бунтую
И шефа критикую,
Я спорить с ним пытаюсь,
Но тут же просыпаюсь.

Нет-нет, для меня слово шефа - закон.
Вперед, никаких рассуждений!
Я только в одном глубоко убежден -
Не надо иметь убеждений.

Над нами солнце светит -
Не жизнь, а благодать!
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять,
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять:
Мы - маленькие дети,
Нам хочется гулять.

А нам говорят, что катет
Короче гипотенузы.
А я говорю вам: - Хватит!
Устал я от этой обузы!

Ах, встать бы на рассвете,
Убрать бы в стол тетрадь!
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять,
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять:
Мы - маленькие дети,
Нам хочется гулять!

А нам говорят - Афины
Войной пошли на Спарту,
А я говорю: - Покинуть
Хочу поскорее парту!

Слова упрямо эти
Я буду повторять.
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять,
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять:
Мы - маленькие дети,
Нам хочется гулять.

А нам говорят, что Волга
Впадает в Каспийское море,
А я говорю, что долго
Не выдержу этого горя.

Чтоб стать, говорят, человеком,
Шагать надо в ногу с веком.
А мы не хотим шагать,
Нам хочется гулять!

До чего дошел прогресс

До чего дошел прогресс!
До невиданных чудес!
Опустился на глубины
И поднялся до небес.

Припев:
Позабыты хлопоты,
Остановлен бег.
Вкалывают роботы,
А не человек.

До чего дошел прогресс!
Труд физический исчез,
Да и умственный заменит
Механический процесс.

До чего дошел прогресс!
Было времени в обрез,
А теперь гуляй по свету,
Хочешь - с песней, хочешь - без.

Позабыты хлопоты,
Остановлен бег,
Вкалывают роботы,
Счастлив человек!

В юном месяце апреле
В старом парке тает снег
И веселые качели
Начинают свой разбег.
Позабыто все на свете,
Сердце замерло в груди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.

Припев:
Взмывая выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят.
Крылатые качели
Летят, летят, летят.

Детство кончится когда-то,
Ведь оно не навсегда.
Станут взрослыми ребята,
Разлетятся кто куда.
А пока мы только дети,
Нам расти еще, расти.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.

Шар земной быстрей кружится
От весенней кутерьмы,
И поют над нами птицы,
И поем, как птицы, мы.
Позабыто все на свете,
Сердце замерло в груди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди.

Спешите нас приобрести,
Ведь это не музей.
Мы так хотим приобрести
Скорей себе друзей!
Ребята, купите веселых утят!
Утята на полке стоять не хотят!

А я - механический робот.
Со мною проделайте опыт:
Стоит ключик повернуть -
Я отправлюсь в долгий путь.

Спешите нас приобрести,
Ведь это не музей.
Мы так хотим приобрести
Скорей себе друзей.
Но только, пожалуйста, будьте добры,
Вы нас не сломайте во время игры.

Не сосчитать моих ужимок!
Я строю рожи на бегу.
Во мне какая-то пружина.
Сидеть на месте не могу.

Припев:
В целом мире лишь одна я
Вот такая заводная!
Вот такая заводная
Лишь только я одна!

Со мною просто нету сладу,
Живу во власти суеты!
Всегда танцую до упаду
И хохочу до хрипоты!

Читала я в научной книжке,
Что будто люди мне родня
И что девчонки и мальчишки
Все происходят от меня.

Если меркнет свет в окошке,
На душе скребутся кошки,
Кто сумеет нам помочь?
Кто прогонит кошек прочь?

Припев:
Это знает всякий,
Это не слова.
Преданней собаки
Нету существа.
Преданней собаки,
Ласковей собаки,
Веселей собаки
Нету существа!

Если кто-нибудь решится
На хозяев покуситься,
Кто сумеет рядом встать
И нахала покусать?

Кто любой приказ толково
Понимает с полуслова?
Кто не требует наград?
Рядом быть бывает рад?

Работа в области искусства
Меня влекла к себе давно.
Безумное рождает чувство
Великой кисти полотно.

Припев:
Давайте будем
Нести искусство людям.
Берут они охотно
Старинные полотна.

Друг с другом будем откровенны,
Картина каждому ясна.
Хотя шедевры и бесценны,
Всему на свете есть цена.

Меня прекрасное прельщает.
О, Рафаэль, о, Ренессанс!
Искусство так обогащает,
Не упустить бы этот шанс!

Бьют часы на старой башне,
Провожают день вчерашний
И звонят в колокола.
Провожая день вчерашний,
Бьют часы на старой башне.
Будет, будет даль светла!

Припев:
Бой часов, как ключик золотой,
Двери утра весело открой,
Окна утра настежь распахни,
Сумрак ночи с улиц прогони!

Бьют часы на старой башне.
То, что ночью было страшной,
Светом залито дневным.
То, что ночью было страшным,
Стало теплым и домашним,
Стало милым и смешным!

Бьют часы на старой башне.
В этом мире должен каждый
Ни спешить, ни отставать.
В этом мире должен каждый
Слушать время и отважно
В ногу с временем шагать.

Бьют часы на старой башне,
Провожают день вчерашний
И звонят в колокола.

Песня о человеке

Куда подует ветер,
Туда и облака.
По руслу протекает
Послушная река.

Припев:
Но ты человек, ты и сильный, и смелый.
Своими руками судьбу свою делай,
Иди против ветра, на месте не стой!
Пойми, не бывает дороги простой.

Где рельсы проложили,
Там ходят поезда.
Куда пастух погонит,
Туда бредут стада.

Теперь не доверяют,
Как прежде, небесам.
На чудо не надейся,
Судьбой командуй сам!

Грустная песенка Сыроежкина

Шуршит занудно дождик моросящий.
Душа моя в тревоге и тоске.
Я человек, по-моему, пропащий.
Зачем я строил планы на песке?

Сгустились надо мною злые тучи
И вдруг я оказался не у дел.
Ну почему такой я невезучий?
Ну почему страданья - мой удел?

Никто не проявляет интереса
К моей навек загубленной судьбе.
Попался я на удочку прогресса
И этим страшно навредил себе.

Куда бежать и где искать удачу?
Она в какие спряталась края.
Петь не могу, боюсь, сейчас заплачу.
А впрочем, спета песенка моя.

Это что же такое -
То одно, то другое,
Я как рыба, попавшая в сеть.

Волокут меня в спешке:
- Выручай, Сыроежкин! -
Не дают даже сны досмотреть!

Это что же такое -
Ни минуты покоя,
Суета, толкотня, беготня!

И мечусь я в испуге
В этом замкнутом круге.
Я устал, пощадите меня!

Это что же такое -
То одно, то другое,
Ни минуты покоя,
Повторяю с тоскою:
То одно, то другое,
То одно, то другое.

последнее обновление информации: 24.01.20