У танкистов бы сдали нервы

Дело такое. Ребёнку надо было стихи о войне выучить. Любые, на выбор.
Я предложил Александра Твардовского "Василий Тёркин". Стал вслух читать.
И проняло меня, аж голос дрогнул. Сильна вещь. Раньше как-то всё по-другому воспринималось. Деда вспомнил. Низкий поклон им всем.

Ну, Тёркин вещь и в советское время была, как бы это сказать, чересчур мраморная, официозная, что ли.

"Я убит подо Ржевом" Твардовского покруче будет, насколько этот термин тут подходит.

Но есть и настоящий шедевр, не знаю, насколько он ребёнку подойдёт, и впишется в школьную программу, всё же вещь, скажем так, подразумевает определённую степень зрелости.

Вход в метро с готической литерой,
Как мне нравится все московское!
Я стою на площади Гитлера,
(Это – бывшая Маяковского)

А ко мне, как шарик от дилера
По рулетке весело пущенный
Ты бежишь от площади Шиллера
(Это – бывшая площадь Пушкина)

Мы с тобой не виделись долго.
Этот день для тебя – награда.
Для простой девчоночки с Волги,
Из далекого Гиммлер-града.

От вина и любви хмелея,
Мы припомним жаркие ночи.
Вспомним Адлер и Шварце Зее
Зотчи-штадт (ну, который Сочи).

А потом загрустит красавица:
Слышал новости? Просто мрак!
Почему-то тебе не нравится,
Что на Штаты напал Ирак,

Что в саудовском небе чистом
Самолеты в дома влетают,
Что еврейские террористы
Дискотеки опять взрывают.

Объяснить я тебе попробую,
Что история – дело тонкое,
Что сейчас бы этой дорогою
Мог бы русский гулять с девчонкою,

Если бы тогда, в сорок первом,
Там, где памятник мы видали,
У танкистов бы сдали нервы,
И они бы Москву не взяли!

Здесь Тверская тогда была бы,
Снег по пояс, следы салазок,
Мужики в зипунах и бабы…
Ты прошепчешь: не надо сказок!

вечная слава павшим..

хотя..
Если бы тогда, в сорок первом,
Там, где памятник мы видали,
У танкистов бы сдали нервы,
И они бы Москву не взяли!

записал бы приблизительно так:
Если б тогда, в сорок первом,
Там, где памятник мы видали,
У защитников взялись силы,
И они бы Москву не сдали!

А то получается, что Москву не взяли, т.к. танкисты нервные попались

taner, повествование идёт от лица немца, в этом вся фича.

Непередаваемый ужас в этом стихотворении в том, что описывается мир, в котором русских вообще нет. Это явно не для школьной программы, тем более советской.

Скажем так, одно из наиболее всеохватных произведений о войне, прошедшее по понятным причинам совершенно незамеченным, является "Мифогенная любовь каст" Онуфриева и Пеперштейна, где вся война происходит внутри головы парторга одного из советских военных заводов, отправляющихся в эвакуацию, при этом сам парторг находится в состоянии наркотического опьянения.

Эдакий "Малхолланд Драйв", явно вываливающийся из прокрустова ложа, заданного сталинским стереотипом описания войны.

В этой точке, как ни странно, Онуфриев и Пеперштейн сливаются с Твардовским, ведь в "Ржеве" идёт рассказ от лица мёртвого.

А вот еще хорошее у Симонова.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем!"- говорили нам пажити.
"Мы вас подождем!"- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

Стихи о войне

Лера Григ: Питерский Романтик. Никто не забыт, и ничто не забыто, У вас седина, память бомбами взрыта, Ведь вы воевали за наших детей, За Родину мать и своих матерей. Никто не забыт, и ничто не забыто, Под флагом кричали, фашисты, вам бита, И вы, те кто выжил, под Курском, Москвой, Кто шёл до Берлина, пусть жизнь вам - покой. Колотят вас раны, кто умер, в могиле, Но мы не забудем и мы не забыли, И вечный курган, тех кто умер в боях, Кто дрался за нас, позабыв боль и страх. Никто не забыт, и ничто не забыто, 100 грамм фронтовых, и душа снова квита, Вы вспомните всех, этот день - ветеранов, Ведь вы закрывали свободою раны. Герои войны, те кто лез в амбразуры, Кто пули ловил, кто не выжил - уснули, И холм порастёт, именами покрыто, Никто не забыт, и ничто не забыто.

Люба: В этой роще березовой, В этой роще березовой, Вдалеке от страданий и бед, Где колеблется розовый Немигающий утренний свет, Где прозрачной лавиною Льются листья с высоких ветвей,-- Спой мне, иволга, песню пустынную, Песню жизни моей. Пролетев над поляною И людей увидав с высоты, Избрала деревянную Неприметную дудочку ты, Чтобы в свежести утренней, Посетив человечье жилье, Целомудренно бедной заутреней Встретить утро мое. Но ведь в жизни солдаты мы, И уже на пределах ума Содрогаются атомы, Белым вихрем взметая дома. Как безумные мельницы, Машут войны крылами вокруг. Где ж ты, иволга, леса отшельница? Что ты смолкла, мой друг? Окруженная взрывами, Над рекой, где чернеет камыш, Ты летишь над обрывами, Над руинами смерти летишь. Молчаливая странница, Ты меня провожаешь на бой, И смертельное облако тянется Над твоей головой. За великими реками Встанет солнце, и в утренней мгле С опаленными веками Припаду я, убитый, к земле. Крикнув бешеным вороном, Весь дрожа, замолчит пулемет. И тогда в моем сердце разорванном Голос твой запоет. И над рощей березовой, Над березовой рощей моей, Где лавиною розовой Льются листья с высоких ветвей, Где под каплей божественной Холодеет кусочек цветка,-- Встанет утро победы торжественной На века. 1946

Ellen: Какая интересная тема - читала, не отрываясь. Сашуля Усынина, почему ты не говорила, что пишешь стихи?! Почему я только отсюда это случайно узнала, когда наткнулась на твой замечательный стих?! Молодец, я его даже мужу вслух прочитала, чтобы больше не шутил по поводу победы Германии над нами. Ну и я тогда тоже сюда помещу стих из романа Анатолия Иванова "Вечный зов". Очень люблю это стихотворение, до мурашек просто, даже в поэме своей его использовала как эпиграф. Наверное, его тут все знают, но это не важно - здесь, я вижу, очень много известных стихотворений размещают. Владимир Фирсов РУССКИЕ ПОЛЯ. Моим ровесникам, зверски расстрелянным фашистами Лишь глаза закрою. В русском поле — Под Смоленском, Псковом и Орлом — Факелы отчаянья и боли Обдают неслыханным теплом. Пар идет от стонущих деревьев. Облака обожжены вдали. Огненным снопом Моя деревня Медленно уходит от земли. От земли, Где в неземном тумане На кроваво-пепельных снегах, Словно в бронзе, Замерли славяне. Дети, Дети плачут на руках, Жарко, Жарко. Нестерпимо жарко, Как в бреду или в кошмарном сне. Жарко. Шерсть дымится на овчарках. Жадно псы хватают пастью снег. Плачут дети. Женщины рыдают. Лишь молчат угрюмо старики И на снег неслышно оседают, Крупные раскинув кулаки. Сквозь огонь нечеловечьей злобы Легонький доносится мотив. Оседают снежные сугробы, Человечью тяжесть ощутив. Вот и все. И мир загробный тесен. Там уже не плачут, Не кричат. Пули, Как напев тирольских песен, До сих пор В моих ушах звучат. До сих пор черны мои деревья. И, хотя прошло немало лет, Нет моих ровесников в деревне, Нет ровесниц, И деревни нет. Я стою один над снежным полем, Чудом уцелевший в том огне. Я давно неизлечимо болен Памятью О проклятой войне. Время, время! Как течешь ты быстро, Словно ливень с вечной высоты. В Мюнхене Иль в Гамбурге Нацисты Носят, как при Гитлере, кресты. Говорят о будущих сраженьях И давно не прячут от людей — На крестах — пожаров отраженье, Кровь невинных женщин и детей. Для убийц все так же Солнце светит, Так же речка в тростниках бежит, У детей убийц Родятся дети, Ну а детям мир принадлежит. Мир — с его тропинками лесными, С тишиной и с песней соловья, С облаками белыми, сквозными, С синью незабудок у ручья. Им принадлежат огни заката С ветерком, что мирно прошуршал. Так моим ровесникам когда-то Этот светлый мир принадлежал! Им принадлежали Океаны Луговых и перелесных трав. Спят они в могилах безымянных, Мир цветов и радуг не познав. Сколько их, Убитых по программе Ненависти к Родине моей, — Девочек, Не ставших матерями, Не родивших миру сыновей. Пепелища поросли лесами. Под Смоленском, Псковом и Орлом Мальчики, Не ставшие отцами, Четверть века спят могильным сном. Их могилы не всегда укажут, Потому-то сердцу тяжело. Никакая перепись не скажет, Сколько русских нынче быть могло. Лишь глаза закрою. В русском поле — Под Смоленском, Псковом и Орлом — Факелы отчаянья и боли Обдают неслыханным теплом. Тает снег в унылом редколесье. И, хотя леса давно молчат, Пули, Как напев тирольских песен, До сих пор В моих ушах звучат.

Лола: Замечательное стихотворение! Эллен, а тут же есть даже тема с Сашулиными стихами.

Ellen: Спасибо, Лола! Просто руки не доходят все и сразу посмотреть. Тут надо целыми днями зависать, чтобы все заметить и увидеть.

Алена: Я очень люблю Юнну Мориц. Вот одно из ее стихотворений: ПОСЛЕ ВОЙНЫ В развалинах мерцает огонек, Там кто-то жив, зажав огонь зубами, И нет войны, и мы идем из бани, И мир пригож, и путь мой так далек. И пахнет от меня за три версты Живым куском хозяйственного мыла, И чистая над нами реет сила - Фланель чиста и волосы чисты! И я одета в чистый балахон, И рядом с чистой матерью ступаю, И на ходу почти что засыпаю, И звон трамвая серебрит мой сон. И серебрится банный узелок С тряпьем. И серебрится мирозданье, И нет войны, и мы идем из бани, Мне восемь лет, и путь мой так далек. И мы в трамвай не сядем ни за что - Ведь после бани мы опять не вшивы! И мир пригож, и все на свете живы, И проживут теперь уж лет по сто! И мир пригож, и путь мой так далек, И бедным быть - для жизни не опасно, И, Господи, как страшно и прекрасно В развалинах мерцает огонек.

Дарья: Война 1. ". 22 июня. " Стою… И горизонт волнист И разукрашен в попугая. Минута, десять – и такая Ветрянка выцветит карниз! А ночь скукожена и вниз Тугими каплями сбегает… И воздух свежестью перчён, И, раздирая, лезет в глотку. Рассвет, внезапный и короткий, Идет на убыль, и ещё – Июнь. И небо горячо, Как дно чугунной сковородки. И в утро вылита река, И окаёмка незаметна. Картонка пачки сигаретной, Расстрелянные облака… Но это после, а пока – Стою и щурюсь против света. 2. ". по разным данным от 6,8 млн. военнослужащих убитыми, и 4,4 млн. попавшими в плен и пропавшими без вести. " Мы останемся тут, в заметённой громаде берёзовой. Распластавшись, обняв, как любимых, взъерошенный снег. А деревья растут высоко над годами и грозами! И под тяжестью нашей лесные закаты красней. Натворила война, раскидала по камушкам крепости. Но видней в довоенных альбомах курносый анфас… Не горюйте по нам – мы навечно пропавшие без вести. И запомните нас молодыми. Запомните нас. 3. ". ею оказалась московская школьница Зоя Космодемьянская. " И снова весна… Мне бы жить как все, Но в горле саднит от боли: Что эта девочка – на войне, А я уже старше вдвое. Ох, эта весна! Что же делать с ней, Измученной, в землю врытой? Останется девочка на войне, И буквами – на граните. Сквозь годы безлюдья и тишины, Сквозь почести и парады Девочка просит: не надо войны, Совсем никакой не надо… 4. ". и грохочет над полночью. " Сквозь года, сквозь эпохи я чую вину. Я прошу, отпустите меня на войну! В этот дым, в этот грохот, в разливы огня, В раскаленные дни отпустите меня! Где кулак, точно губы молчащие сжат, Где крестами совсем молодые лежат, И от крови трава – будто ржавая медь. Дайте мне за кого-то из них умереть! Небо давит на плечи, и страшен зенит. Вверх рвануться и телом своим заслонить Всех погибших в бою, всех умерших в плену! Я прошу, отпустите меня на войну! Май горячим рассветом стоит впереди. Дайте выдохнуть! Вырвать тоску из груди! Как безоблачно небо, как книги немы. Я прошу, отпустите меня из войны.

Алена: Дашка, молодчага! Знаю-знаю, кто автор!

Дарья: Алена пишет: Знаю-знаю, кто автор! Ага. Дописала наконец-то!

Люба: Расул Гамзатов НАС ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ От неизвестных и до знаменитых, Сразить которых годы не вольны, Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны. Нет, не исчезли мы в кромешном дыме, Где путь, как на вершину, был не прям. Ещё мы женам снимся молодыми, И мальчиками снимся матерям. А в День Победы сходим с пьедесталов, И в окнах свет покуда не погас, Мы все от рядовых до генералов Находимся незримо среди вас. Есть у войны печальный день начальный, А в этот день вы радостью пьяны. Бьёт колокол над нами поминальный, И гул венчальный льётся с вышины. Мы не забылись вековыми снами, И всякий раз у Вечного огня Вам долг велит советоваться с нами, Как бы в раздумье головы клоня. И пусть не покидает вас забота Знать волю не вернувшихся с войны, Когда вы отличаете кого-то Иль снова не прощаете вины. Всё то, что мы в окопах защищали Иль возвращали, кинувшись в прорыв, Беречь и защищать вам завещали, Единственные жизни положив. Как на медалях, после нас отлитых, Мы все перед Отечеством равны Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны. Где в облаках зияет шрам наскальный, В любом часу от солнца до луны Бьёт колокол над нами поминальный И гул венчальный льётся с вышины. И хоть списали нас военкоматы, Но недругу придётся взять в расчёт, Что в бой пойдут и мёртвые солдаты, Когда живых тревога призовёт. Будь отвратима, адова година. Но мы готовы на передовой, Воскреснув, все погибнуть до едина, Чтоб не погиб там ни один живой. И вы должны, о многом беспокоясь, Пред злом ни шагу не подавшись вспять, На нашу незапятнанную совесть Достойное равнение держать. Живите долго, праведно живите, Стремясь весь мир к собратству сопричесть, И никакой из наций не хулите, Храня в зените собственную честь. Каких имён нет на могильных плитах, Их всех племён оставили сыны. Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны. Падучих звёзд мерцает зов сигнальный, А ветки ив плакучих склонены. Бьёт колокол над нами поминальный, И гул венчальный льётся с вышины.

Алексей: Марк ШЕХТЕР (1911-1963) БАЛЛАДА Вывели… Грязный, молчащий, хмурый, Страшно расстаться с поганой шкурой. В рваной болотной чужой шинели, Передвигается еле-еле. А позади, отступя немного, Наш отделенный шагает строго, Тоже Иван, иль Василий, может, Только вглядитесь: ничуть не схожи… Лес приближался. На перекрестке Свечками вспыхнули две березки. Наш отделенный сказал: - Довольно! – Тот, будто плетью хлестнули больно, Рухнул бревном, закричал: - Не надо. - Эхо откликнулось: - Ада. Ада. – И над полянкой лесной – из дула Рыжая грива огня мелькнула. 1943

Дряннов: Немного про "альтернативную историю войны" (что могло быть, если бы немцы победили. ) Андрей Орлов "День победы" Вход в метро с готической литерой, как мне нравится все московское! Я стою на площади Гитлера, (это бывшая Маяковская) А ко мне , как шарик от дилера, по рулетке весело пущенный, ты бежишь от площади Шиллера, (это бывшая площадь Пушкина) Мы сначала пойдем обедать, там где был "Пекин", в "Луизитанию", а потом махнем в парк Победы, (там, где памятник Мать-Германии). Мы с тобой не виделись долго, этот день для тебя награда, для простой девчоночки с Волги, из далекого Гиммлерграда От вина и любви хмелея, мы припомним жаркие ночи, вспомним Адлер и Шварце Зее, Зотчиштадт (ну, который Сочи). А потом загрустит красавица, слышал новости?просто мрак! почему то тебе не верится что на Штаты напал Ирак. Что в Саудовском небе чистом, самолеты в дома влетают, что еврейские террористы дискотеки опять взрывают. Объяснить я тебе попробую, что история-дело тонкое, что сейчас бы этой дорогою, мог бы русский гулять с девчонкой. Если бы тогда , в сорок первом, там, где памятник мы видали, у танкистов бы сдали нервы, и они бы Москву не взяли! Здесь Тверская тогда была бы, снег по пояс, следы салазок, мужики в зипунах и бабы. ты прошепчешь: не надо сказок! Слава Богу, что этого нет и никогда не было.

Дарья: Дряннов пишет: Немного про "альтернативную историю войны" (что могло быть, если бы немцы победили. ) А я всё ждала, когда же ты его тут выложишь? Уже сама собиралась, да так и не собралась!

Дарья: Дряннов пишет: А потом загрустит красавица, слышал новости?просто мрак! почему то тебе не верится что на Штаты напал Ирак. А тут разве так? Разве не "нравится"?

Дряннов: Дарья пишет: А тут разве так? Разве не "нравится"? Есть два варианта - "нравится" звучит в песне, "верится" -написано в тексте

Алексей: Думаю, что это стихотворение слишком идеализирует положение. Реальность была бы много хуже. Вспомним план ОСТ.

Дряннов: Алексей пишет: Думаю, что это стихотворение слишком идеализирует положение. Реальность была бы много хуже. Вспомним план ОСТ. Так это стихотворение написано от лица НЕМЦА. Для РУССКИХ реальность была другой. Именно по плану ОСТ

Дряннов: ТЫ БУДЕШЬ ВЫТЬ, ГЕРМАНИЯ Если ты встретился с бешеным псом, В пса стреляют. Если змея заползла в твой дом. Гадину убивают. С немцем кровавым как быть, с врагом? Люди русские знают! Штыком его, заразу, Да так, чтоб заорал! Чтоб вывалился сразу Тот хлеб, что он сожрал. Всех. Белобрысых, и черных, и рыжих, Толстых и тонких - всех истребим. Смертью грозишь нам, поганец! Умри же! Пуля просвищет. И меньше одним! Узнай, что значит русский гнев. Мы не Париж, не Дания. И, вся от страха побелев, Ты будешь выть, Германия. Ты будешь в горе косы рвать, Метаться на ветру, И немки подлые рожать Не смогут немчуру. Пройдем великою грозой. Дыхнем дыханием зимы. И над немецкою слезой Смеяться будем мы. Будь им земля могилой! Край мой не покорить! Дай нам, о, Родина, силы Бить! Бить! Бить! ("Ты будешь выть, Германия!", Б.Лихарев, 1941 г.)

Калганов Александр: Может это и оправдано в бою, но после боя - это мерзко. Будь проклята война. ". чужая тётка - стерва она. "

***
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Иона после 9 класса поехал вожатым в пионерлагерь на Украине в последние мирные июньские дни 41 года. Там его и застала война. В военкомате отказались призвать из-за малолетства. Тогда ему казалось, что через несколько недель война окончится в Берлине, а он так и не успеет на фронт. Вместе с группой таких же юношей (некоторые из них были его одноклассниками), сбежав из эвакуационного эшелона, они смогли добраться до фронта и оказались в расположении 130 стрелковой дивизии. Ребята добились, чтобы их зачислили в один взвод.
Так в июле 41 года Иона оказался на войне.

Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы - счастливая пора.
И вдруг - траншея, карабин, гранаты,

И над рекой до тла сгоревший дом,
Сосед по парте навсегда потерян.
Я путаюсь беспомощно во всем,
Что невозможно школьной меркой мерить.

До самой смерти буду вспоминать:
Лежали блики на изломах мела,
Как новенькая школьная тетрадь,
Над полем боя небо голубело,

Окоп мой под цветущей бузиной,
Стрижей пискливых пролетела стайка,
И облако сверкало белизной,
Совсем как без чернил "невыливайка".

Но пальцем с фиолетовым пятном,
Следом диктантов и работ контрольных,
Нажав крючок, подумал я о том,
Что начинаю счет уже не школьный.
Июль 1941 г

Через месяц от их взвода (31 человек) останется всего двое. А дальше – окружение, скитание по лесам, ранение, госпиталь. Вышел из госпиталя лишь в январе 42 года. И снова требует отправить его на фронт, но ему еще полтора года до 18 – призывного возраста.
Иону отправили в тыл на юг, на Кавказ, где он выучился работать на тракторе в совхозе. Но война сама пришла туда летом 42 года, и Дегена взяли добровольцем в 17 лет, он снова на фронте, на этот раз в разведвзводе. В октябре – ранение и опять тяжелое. Пуля вошла в плечо, прошла через грудь, живот и вышла через бедро. Разведчики вытаскивали его в бессознательном состоянии из-за линии фронта.
31 декабря 1942 года его выписали из госпиталя и как бывшего тракториста отправили на учебу в танковое училище. В начале 44 года он с отличием заканчивает училище и весной младший лейтенант Иона Деген на новеньком Т-34 снова оказался на фронте.
Так начались его 8 месяцев танковой эпопеи. И это не просто слова. Восемь месяцев на фронте, десятки боев, танковые дуэли — все это во много раз превышает то, что отмерила судьба многим тысячам других танкистов, погибшим на той войне. Для лейтенанта Дегена, командира танковой роты все закончится в январе 1945 года в восточной Пруссии.
Как он воевал? На совесть. Хотя Т-34 был одним из лучших танков второй мировой войны, но к 44 году все же устарел. И горели эти танки часто, но Ионе до поры до времени везло, его даже прозвали счастливчиком.

***
На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Все, что в могилу можно закопать.
Комбриг уперся подбородком в китель.
Я прятал слезы. Хватит. Перестань.
А вечером учил меня водитель,
Как правильно танцуют падеспань.

Случайный рейд по вражеским тылам.
Всего лишь взвод решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.
За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное — мы выжили с тобой.
А правда — что? Ведь так оно ведется.
Сентябрь 1944

***
Ни плача я не слышал и ни стона.
Над башнями нагробия огня.
За полчаса не стало батальона.
А я все тот же, кем-то сохраненный.
Быть может, лишь до завтрашнего дня.
Июль 1944 г.

Когда гибнут один за другим твои товарищи, появляется другое отношение к жизни и к смерти. И в декабре 1944 года он напишет то самое знаменитое стихотворение в своей жизни, которое назовут одним из лучших стихотворений о войне:

***
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Это все на нотной бумаге:
Свист и грохот свинцовой вьюги,
Тяжкий шелест поникших флагов
Над могилой лучшего друга,

На сосне, перебитой снарядом,
Дятел клювом стучит морзянку,
Старшина экипажу в награду
Водку цедит консервной банкой..

Радость, ярость, любовь и муки,
Танк, по башню огнем объятый, -
Все рождало образы, звуки
В юном сердце певца и солдата.

В командирской сумке суровой
На виду у смертей и агоний
Вместе с картой километровой
Партитуры его симфониЙ

И когда над его машиной
Дым взметнулся надгробьем черным,
Не сдержали рыданий мужчины
В пропаленной танкистской форме.

Сердце болью огромной сковано.
Слезы горя не растворили.
Может быть, второго Бетховена
Мы сегодня похоронили.
Лето 1944 г.

СОСЕДУ ПО КОЙКЕ.

Удар болванки.
Там.
Когда-то.
И счет разбитым позвонкам
Ведет хирург из медсанбата.
По запахам и по звонкам
Он узнает свою палату.
Жена не пишет.
Что ж, она.
Такой вот муж не многим нужен.
Нашла себе другого мужа.
Она не мать.
Она - жена.
Но знай,
Что есть еще друзья
В мужском содружестве железном
И значит - раскисать нельзя.
И надо жить
И быть полезным.
Декабрь 1942 г.

Потом была реабилитация, пожизненная инвалидность – и это все в 19 то лет…
А затем долгая и очень непростая жизнь в которой наш герой-танкист смог достичь новых невероятных высот. Еще в госпитале он решил стать врачом. В 1951 году закончил с отличием мединститут. Стал оперирующим врачом-ортопедом. В 1959 первым в мире он проведет реплантацию верхней конечности (пришил оторванную руку трактористу).
Будет у него и кандидатская, и докторская, длинный путь к признанию. Уж очень неудобным был этот маленький бесстрашный хромой еврей, никогда не стесняющийся говорить правду, всегда готовый дать в морду зарвавшемуся хаму, невзирая на чины и должности.
В 1977 Иона Лазаревич уедет в Израиль. И там он будет востребован как врач, получит почет и уважение, но никогда не отречется от своей Родины.

Жив он и по сей день. В 2015 году ему исполнилось 90 лет, но характер его ничуть не изменился.
В 2012 году в ему как и остальным ветераном в российском посольстве военный атташе под звуки торжественной музыки вручил очередные юбилейные награды. После окончания церемонии наш ершистый герой прочитал вот эти свои стихи.

Время героев или время подлецов – мы сами всегда выбираем как жить.
Есть люди, которые творят историю. И это вовсе не политики, а вот такие вот люди как Иона Лазаревич Деген.
А много ли мы знаем о них?
источник:ribalych.ru

Поэт и писатель Ион Деген скончался в возрасте 91 года в Израиле. 28 апреля 2017 года.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 27.12.2016. Стихи о россии
• 08.12.2016. Стихи Иона Дегена о войне Ты не ранен, ты просто у

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

Есть в Тетюшском районе мордовское село Урюм. Здесь более полувека жил и работал учителем немецкого языка участник Великой Отечественной войны Николай Никитин. Он оставил после себя дневники, которые сегодня бережно хранит младшая дочь.

Ветерана в селе любили и уважали. Незадолго до смерти он неспешно выходил к дому, тихо садился на лавочку и грелся в лучах солнца, вспоминал о своей жизни. Он прожил 80 лет, не стало его в 2002 году.

До войны Николай учился в Тетюшском педагогическом училище, окончил его 23 июня 1941 г.

Те, кто прошёл войну, редко о ней рассказывали, Николай Иванович тоже был немногословен – он писал, оставив после себя в наследство потомкам дневники и завещание.

Путь к Победе был долгий и трудный: правобережье Днепра до Кировограда, Польша и Берлин, три ранения и контузия.

Четыре дочери, шесть внуков и пять правнуков по праву могут им гордиться.

О начале войны

Тетюшский район, 1941

О службе в танковом училище Саратов, 1941 «Я со своим другом Пустоваловым (играл на скрипке, сам из Саратова) копали песок на бруствере окопа (в то время весь городок был изрыт окопами) и в снегу вдруг заметили какую-то белую материю. Разом выхватили из снега неизвестный предмет. Это была наволочка с подушки, а в ней две круглых буханки белого хлеба и килограмма два изюма. Оба побледнели как перед смертью. Дрожащими руками закопали обратно сокровища, и целый день ходили как помешанные, предвкушая объедение. Вечером, сразу после отбоя, отправились к окопу и на плетне тут же съели буханку хлеба и половину изюма.

О своём первом танке

Нижний Тагил, 1942

О первой встрече с немцем

Станица Аксай, Ростовская область, 1943

О вшах и бане

Ростовская область, 1943

Бой за станицу

Ростовская область, 1943

Мы с хода, прямо с возвышенности покатили на станицу, но немцы открыли такой огонь, что стало жарко. Заряжающий снял шинель и не успевал бросать в пушку снаряды. Я бил без разбора: по домам, сараям, по улицам. Но наша атака захлебнулась.

О конце войны

Берлин, 1945 г.