Голова его болела он встал было на ноги

Интерактивный диктант

Учебник ГРАМОТЫ: орфография

Учебник ГРАМОТЫ: пунктуация

Имена и названия. Интерактивный тренажер

Знаки препинания между частями бессоюзного предложения

Сложные предложения в русском языке бывают двух видов: союзные и бессоюзные. В союзных сложных предложениях части связаны между собой интонацией и союзами или союзными словами. В бессоюзных сложных предложениях части связаны только интонацией.

Сравните три примера:

Белка прыгнула с ветки на ветку, и на наши головы хлопьями посыпался снег;

Белка прыгнула с ветки на ветку, поэтому на наши головы хлопьями посыпался снег;

Белка прыгнула с ветки на ветку – на наши головы хлопьями посыпался снег .

Попробуем определить смысловые взаимоотношения между частями предложения в каждом примере. В первом предложении две части соединены, кроме интонации, сочинительным союзом И, основное значение которого – указывать на последовательность событий. Во втором предложении две части соединены, кроме интонации, союзом (точнее, союзным аналогом) ПОЭТОМУ, главное назначение которого – указывать на следствие тех событий, которые описаны в главной части сложного предложения. А в третьем примере союз отсутствует, определить суть отношений между частями предложения точно мы не можем. Можно сказать, что там присутствуют и причинно-следственные отношения, и указание на последовательность событий одновременно.

Итак, сложные бессоюзные предложения отличаются от сложных союзных предложений тем, что в них менее четко выражены смысловые отношения между частями. Для того чтобы сделать смысловые взаимоотношения между частями сложного бессоюзного предложения более ясными, на письме используются разные знаки пунктуации: запятая, точка с запятой, двоеточие и тире.

Использование каждого знака пунктуации определяется специальным правилом.

Начнем с тех случаев, когда между частями бессоюзного предложения ставится запятая или точка с запятой .

1. Между частями бессоюзного сложного предложения ставится запятая, если в нем просто перечисляются какие-то факты. В этом случае после запятой легко можно вставить союз И. Например:

Только что смеркалось, я велел казаку нагреть чайник по-походному (По Лермонтову).

2. Между частями бессоюзного сложного предложения, в котором перечисляются какие-то факты, может ставиться точка с запятой, если части предложения сильно распространены (содержат однородные члены, причастные или деепричастные обороты, уточнения и т.д.). Например:
Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван (Достоевский).

3. Точка с запятой может быть поставлена также в таком бессоюзном предложении, где части совершенно не зависят друг от друга. Такое сложное предложение можно, не разрушая смысла, разбить на несколько простых. Например:

На нем был надет лейб-кампанский мундир; голова его была сильно перепачкана грязью и в нескольких местах побита (Салтыков-Щедрин).

Теперь обратимся к правилам постановки двоеточия и тире . Выбор этих двух пунктуационных знаков зависит от значения частей предложения.

Существуют три случая, когда между частями сложного бессоюзного предложения нужно поставить двоеточие :

1) если вторая часть указывает на причину того, что описано в первой части, например: В развитых странах средний класс решает исход выборов: он составляет большинство населения . В это предложение можно вставить союз ПОТОМУ ЧТО;

3) если вторая часть имеет значение дополнения, и перед ней можно вставить союз ЧТО, например: Да я хотел вчера доложить: бороны починить надо (Толстой). В некоторых случаях, кроме этого союза, в предложение можно добавить и пропущенное сказуемое И УВИДЕЛ или И УСЛЫШАЛ, например: Он заглянул в комнату: за столом сидел человек и что-то быстро писал.

Тире между частями сложного бессоюзного предложения ставится при одном из четырех условий:

1) если сложное предложение имеет значение противопоставления и между частями можно вставить союз А или НО, например: Несколько раз оглянулся – никого не было (Толстой);

2) если в первом предложении есть значение времени или условия и перед ним можно вставить союз КОГДА или ЕСЛИ, например: Начальство хочет – мы должны повиноваться (Гоголь);

3) если вторая часть предложения указывает следствие того, что описано в первой части и перед ней можно вставить союз ТАК ЧТО, например: Назвался груздем – полезай в кузов (Пословица);

4) в редких случаях тире используется также для обозначения быстрой смены событий, например: Сыр выпал – с ним была плутовка такова (Крылов).

Основное содержание этого правила можно представить в виде таблицы, которую следует запомнить.

  • ЖАНРЫ 360
  • АВТОРЫ 262 468
  • КНИГИ 606 115
  • СЕРИИ 22 741
  • ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 570 957

В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С—м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К—ну мосту.

Он благополучно избегнул встречи с своею хозяйкой на лестнице. Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру. Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при выходе на улицу, ему непременно надо было проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворенной на лестницу. И каждый раз молодой человек, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого стыдился и от которого морщился. Он был должен кругом хозяйке и боялся с нею встретиться.

Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой. Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься. Никакой хозяйки, в сущности, он не боялся, что бы та ни замышляла против него. Но останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела, все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, – нет уж, лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто не видал.

Впрочем, на этот раз страх встречи с своею кредиторшей даже его самого поразил по выходе на улицу.

На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, – все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество, и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека. Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. Но скоро он впал как бы в глубокую задумчивость, даже, вернее сказать, как бы в какое-то забытье, и пошел, уже не замечая окружающего, да и не желая его замечать. Изредка только бормотал он что-то про себя, от своей привычки к монологам, в которой он сейчас сам себе признался. В эту же минуту он и сам сознавал, что мысли его порою мешаются и что он очень слаб: второй день, как уж он почти совсем ничего не ел.

– Я так и знал! – бормотал он в смущении, – я так и думал! Это уж всего сквернее! Вот эдакая какая-нибудь глупость, какая-нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить! Да, слишком приметная шляпа… Смешная, потому и приметная… К моим лохмотьям непременно нужна фуражка, хотя бы старый блин какой-нибудь, а не этот урод. Никто таких не носит, за версту заметят, запомнят… главное, потом запомнят, ан и улика. Тут нужно быть как можно неприметнее… Мелочи, мелочи главное. вот эти-то мелочи и губят всегда и все…

. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот

ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем

развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения.

Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему

зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время?

Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался,

что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять

часов, на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай

был опять спитой, и опять в ее собственном чайнике.

- Эк ведь спит! - вскричала она с негодованием, - и все-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в

своей каморке и упал опять на диван.

- Опять спать! - вскричала Настасья, - да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

- После, - проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене.

Настасья постояла над ним.

- И впрямь, может, болен, - сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа, с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый.

Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

- Чего дрыхнешь! - вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и

сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

- Болен аль нет? - спросила Настасья, и опять не получила ответа.

- Ты хошь бы на улицу вышел, - сказала она, помолчав, - тебя хошь бы ветром

обдуло. Есть-то будешь, что ль?

- После, - слабо проговорил он, - ступай! и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с сострадание посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом

взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова

болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а

лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему все грезилось, и всё

странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в

Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды;

кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьет воду, прямо из

ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и

чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и

по такому чистому с золотыми блестками песку. Вдруг он ясно услышал, что бьют

часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время

и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На

цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз

на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было все тихо, точно все

спали. Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со

вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил. А меж тем, может,

и шесть часов било. И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся

суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было

немного. Он напрягал все усилия, чтобы все сообразить и ничего не забыть; а

сердце все билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо

было петлю сделать и к пальто пришить, - дело минуты. Он полез под подушку и

отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую,

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять часов, на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай был опять спитой, и опять в ее собственном чайнике.

— Эк ведь спит! — вскричала она с негодованием, — и всё-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван.

— Опять спать! — вскричала Настасья, — да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

— После, — проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене. Настасья постояла над ним.

— И впрямь, может, болен, — сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа, с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый. Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

— Чего дрыхнешь! — вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

— Болен аль нет? — спросила Настасья, и опять не получила ответа.

— Ты хошь бы на улицу вышел, — сказала она, помолчав, — тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь, что ль?

— После, — слабо проговорил он, — ступай! — и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с состраданием посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему всё грезилось, и всё странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же всё пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку… Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было всё тихо, точно все спали… Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил… А меж тем, может, и шесть часов било… И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы всё сообразить и ничего не забыть; а сердце всё билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить — дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись пришивая, но он одолел и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.

— Семой час давно!

Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить вниз свои тринадцать ступеней, осторожно, неслышно, как кошка. Предстояло самое важное дело — украсть из кухни топор. О том, что дело надо сделать топором, решено им было уже давно. У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он не надеялся, а потому и остановился на топоре окончательно. Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее, тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов, во всё это время.

Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, всё это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились… такие же точно мысли? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание…

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять часов, на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай был опять спитой, и опять в ее собственном чайнике.

— Эк ведь спит! — вскричала она с негодованием, — и всё-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван.

— Опять спать! — вскричала Настасья, — да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

— После, — проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене. Настасья постояла над ним.

— И впрямь, может, болен, — сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа, с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый. Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

— Чего дрыхнешь! — вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

— Болен аль нет? — спросила Настасья, и опять не получила ответа.

— Ты хошь бы на улицу вышел, — сказала она, помолчав, — тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь, что ль?

— После, — слабо проговорил он, — ступай! — и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с состраданием посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему всё грезилось, и всё странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же всё пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку… Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было всё тихо, точно все спали… Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил… А меж тем, может, и шесть часов било… И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы всё сообразить и ничего не забыть; а сердце всё билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить — дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись пришивая, но он одолел и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.

— Семой час давно!

Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить вниз свои тринадцать ступеней, осторожно, неслышно, как кошка. Предстояло самое важное дело — украсть из кухни топор. О том, что дело надо сделать топором, решено им было уже давно. У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он не надеялся, а потому и остановился на топоре окончательно. Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее, тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов, во всё это время.

И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже всё до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не оставалось бы уже более никаких, — то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности. Но неразрешенных пунктов и сомнений оставалась еще целая бездна. Что же касается до того, где достать топор, то эта мелочь его нисколько не беспокоила, потому что не было ничего легче. Дело в том, что Настасьи, и особенно по вечерам, поминутно не бывало дома: или убежит к соседям, или в лавочку, а дверь всегда оставляет настежь. Хозяйка только из-за этого с ней и ссорилась. Итак, стоило только потихоньку войти, когда придет время, в кухню и взять топор, а потом, чрез час (когда всё уже кончится), войти и положить обратно. Но представлялись и сомнения: он, положим, придет через час, чтобы положить обратно, а Настасья тут как тут, воротилась. Конечно, надо пройти мимо и выждать, пока она опять выйдет. А ну как тем временем хватится топора, искать начнет, раскричится, — вот и подозрение или, по крайней мере, случай к подозрению.

У 15-летнего Саши ДЦП. До 12 лет он боролся за возможность ходить, хотя бы с поддержкой. Потом ему стало хуже — без боли он не мог даже опираться на ноги. К счастью, в марте 2020 года врачи из Кургана сделали мальчику сложнейшую операцию по реконструкции стоп. После нее нужно было пройти реабилитацию. Без нее мышцы атрофируются, а в суставах будет застаиваться жидкость. Первый курс родные Саши оплатили сами, но его недостаточно.

Саша, опираясь на ходунки, с трудом пытается сделать первые шаги после сложнейшей операции по реконструкции стоп.

— Сынок, иди! Выше ногу! Колени сгибай! Вот так. Ровнее, поднимай голову! Еще! Ух ты! Санька, давай! Ну ты молодец!

Слыша, как болеет за него мама, Саша улыбается.

— Помнишь, какое желание ты загадал в день рождения? Ты еще воздушный шарик в небо запустил.

— Я хо-чу хо-дить! — медленно, но уверенно произносит Саша и продолжает двигаться вперед.


— Перспективы у Саши очень хорошие. Цель есть, желание есть. Мальчик упорный, но как будет дальше, никто не знает. Конечно, хочется, чтобы сын был здоров, мог сам себя обслуживать: самостоятельно встать с кровати и дойти до туалета, поесть. Но пока мы с ним все делаем вместе. 24 часа в сутки. По-другому никак, — говорит Наталья, мама Саши.

Многие считают, что ДЦП не такой уж страшный диагноз, ведь завтра ребенок не умрет, — продолжает она. — Но если такими детьми не заниматься, а только менять им памперсы и кормить, они останутся полностью обездвиженными. С высоким мышечным тонусом, спастикой. Представьте, вы потянули спину и вам жутко больно. А у детей с ДЦП постоянно тянет мышцы. С рождения. Их скрючивает, у них ломаются кости, деформируются грудные клетки. Они страдают всю жизнь. И привыкают к этой боли.


Врачи предлагали отказаться от Саши

До 27 лет Наталье казалось, что жизнь прекрасна. И такой безоблачной, интересной, наполненной событиями она будет всегда. Любящий муж, высшее образование — экономфак МГУ, хорошая работа. Наталья ждала первого ребенка. Знала, что будет сын, и очень этому радовалась. Незадолго до родов врачи заметили у малыша двойное обвитие пуповиной вокруг шеи, но кесарево почему-то планировать не стали.

Рожала Наталья сама. Тяжело. Ребенок застрял в родовых путях и получил обширное кровоизлияние в мозг. Пострадала вся подкорковая часть, отвечающая за двигательные и вегетативные функции.

Два первых месяца жизни маленький Саша провел в реанимации в тяжелом состоянии, потом его перевели в неврологическое отделение. Он ни на что не реагировал, не фиксировал взгляд. Ел через зонд.

Когда мы его забирали из больницы, знали: ребенок со сложным поражением центральной нервной системы, — рассказывает Наталья.

Она говорит, что все время задавалась вопросом, почему у нее так сложилась жизнь. Спрашивала священника.



Без операции Саша не мог встать на ноги

В 9 лет Саша пошел в общеобразовательную школу для детей с ограниченными возможностями здоровья. Наталья сама села за парту вместе с сыном. Лечение и реабилитация при этом не прекращались.

Саша у меня никогда не сидел и не лежал просто так. Он все время что-то делал. И я вместе с ним. Ведь успех ребенка с ДЦП на 80% зависит от родителей.

В 12 лет на фоне подростковых гормональных изменений у Саши начались приступы эпилепсии, причем довольно сильные — с потерей сознания. Первые четыре удалось быстро купировать противосудорожными препаратами, а когда случился пятый, Саша попал в реанимацию с признаками отека мозга. В развитии произошел серьезный откат.

— Саша тогда потерял все, что мы с ним наработали за 12 лет, — продолжает Наталья. — Пришлось все начинать сначала. Я была в отчаянии. Пока ребенок выходил из эпистатуса и входил в ремиссию, активно реабилитировать его было нельзя. За год Саша сильно вытянулся. Только мышцы не успели за ростом костей. В итоге сильно деформировались стопы. Саша не мог встать на ноги. Испытывал сильную боль. Ему нужна была операция.

Сашу прооперировали по квоте в марте 2020 года в Кургане, в Центре травматологии и ортопедии имени Илизарова.


Саша после операции

— Саше полностью перекроили ноги: и сухожилия, и колени, и стопы. Помню, у него спицы в больших пальцах торчали и шурупы какие-то. Два месяца Саша был в гипсе. А когда гипс сняли, врачи сказали, что после такой операции год нужно восстанавливаться, — рассказывает Наталья.

Она понимала: чем раньше начнется реабилитация, тем больше шансов, что Саша снова встанет на ноги и будет ходить, хотя бы как раньше — с поддержкой. Ждать и оттягивать нельзя. Иначе мышцы атрофируются, и сын снова будет обездвижен.

На первый курс восстановления в подмосковном специализированном центре Наталье с трудом, но удалось самостоятельно собрать деньги. И уже спустя три недели занятий были заметны первые результаты.


— Каждый градус сгибания колена для нас — радость. Каждый разработанный сустав — счастье, — говорит Наталья. — Специалисты видят прогресс у Саши, называют его перспективным. Сын очень старается, преодолевает жуткую боль. На меня иногда нападает отчаяние от того, что каждый день нужно искать деньги на его лечение. Но я вижу, как страдает мой сын, и понимаю: я не имею права останавливаться. Буду стараться еще больше, чтобы он жил и радовался жизни.

Саша очень добрый, отзывчивый и любознательный мальчик. Любит гулять, занимается вокалом. Конечно, нужно учитывать, что у него ДЦП, неврология… В общем, поет он не как соловей — громче музыки, но ему нравится, — продолжает она. — И на синтезаторе Саша любит поиграть, посуду складывает в посудомоечную машину, плинтус в квартире бабушки и дедушки прибивал и обои клеил. Пока все это с моей помощью. Но мне бы очень хотелось, чтобы в будущем он мог все делать сам.

Реабилитация, которая сейчас так необходима, очень дорогая. Помогите Саше!

Читайте также:

Пожалуйста, не занимайтесь самолечением!
При симпотмах заболевания - обратитесь к врачу.