Введение в психоанализ неврозы

что их причины кроются в обстоятельствах, непосредственно воздействующих

на личность, а не в прошлых переживаниях пациента, как при психоневрозах.

* Сексуальной жизни (лат.). - Прим. пер.

хранило свою значимость. Я дошел тогда до того, что установил

специфические отношения между определенными формами нервозности и

отдельными вредными сексуальными проявлениями, и не сомневаюсь в том, что

теперь мог бы повторить эти же наблюдения, если бы располагал таким же

контингентом больных. Достаточно часто я узнавал, что мужчина,

довольствовавшийся определенным видом неполного сексуального

удовлетворения, например ручным онанизмом, заболевал определенной формой

актуального невроза и что этот невроз быстро уступал место другому, когда

он переходил к другому, столь же мало безупречному сексуальному режиму. Я

был тогда в состоянии угадать по изменению состояния больного перемену в

образе его сексуальной жизни. Тогда же я научился упорно настаивать на

своих предположениях, пока не преодолевал неискренности пациентов и не

вынуждал их подтверждать мои предположения. Верно и то, что затем они

предпочитали обращаться к другим врачам, которые не осведомлялись с таким

усердием об их сексуальной жизни.

Уже тогда от меня не могло ускользнуть, что поиск причин заболевания не

всегда приводил к сексуальной жизни. Если один и заболевал непосредственно

из-за вредного сексуального проявления, то другой - из-за того, что

потерял состояние или перенес изнуряющую органическую болезнь. Объяснение

этого многообразия пришло позже, когда мы поняли предполагаемые

взаимоотношения между Я и либидо, и оно становилось тем более

удовлетворительным, чем глубже было наше понимание. Какое-то лицо

заболевает неврозом только тогда, когда его Я теряет способность как-то

распределить либидо. Чем сильнее Я, тем легче ему разрешить эту задачу;

всякое ослабление Я по какой-либо причине должно производить то же дей-

ствие, что и слишком большое притязание либидо, т. е. сделать возможным

невротическое заболевание. Есть еще другие, более интимные отношения Я и

либидо, но они еще не вошли в наше поле зрения, и поэтому я не привожу их

здесь для объяснения. Существенным и объясняющим для нас Теперь, однако, я

должен обратить ваше внимание на существенное различие между симптомами

актуальных неврозов и психоневрозов, первая группа которых, группа

неврозов перенесения, так много занимала наше внимание до сих пор. В обоих

случаях симптомы происходят из либидо, т. е. являются ненормальным его

применением, замещением удовлетворения. Но симптомы актуальных неврозов -

давление в голове, ощущение боли, раздражение в каком-либо органе,

ослабление или задержка функции - не имеют никакого "смысла", никакого

психического значения. Они не только проявляются преимущественно телесно,

как, например, и истерические симптомы, но сами представляют собой

исключительно соматические процессы, в возникновении которых совершенно не

участвуют все те сложные душевные механизмы, с которыми мы познакомились.

Таким образом, они действительно являются тем, за что так долго принимали

психоневротические симптомы. Но каким образом они могут тогда

соответствовать применениям либидо, которое мы считаем действующей силой в

психике? Так это, уважаемые господа, очень просто. Позвольте мне напомнить

вам один из самых первых упреков, высказанных в адрес психоанализа. Тогда

говорили, что он трудится над психологически-

ми теориями невротических явлений, а это совершенно безнадежно, так как

психологические теории никогда не могли бы объяснить болезнь. Предпочли

забыть, что сексуальная функция является столь же мало чем-то чисто

психическим, как и чем-то только соматическим. Она оказывает влияние как

на телесную, так и на душевную жизнь. Если в симптомах психоневрозов мы

увидели проявления нарушений в ее воздействиях на психику, то мы не

удивимся, если в актуальных неврозах найдем непосредственные соматические

последствия сексуальных нарушений.

Для понимания вышесказанного медицинская клиническая практика дает нам

ценное указание, которое также принимали во внимание различные

исследователи. В деталях своей симптоматики, а также в своеобразии

воздействия на все системы органов и на все функции актуальные неврозы

обнаруживают несомненное сходство с болезненными состояниями, возникающими

вследствие хронического влияния экзогенных ядовитых веществ и острого их

лишения, т. е. с интоксикациями и состояниями абстиненции. Обе группы

заболеваний еще больше сближаются друг с другом благодаря таким

состояниям, которые мы научились относить тоже на счет действия ядовитых

веществ, но не введенных в организм, чуждых ему, а образованных в процессе

собственного обмена веществ, как, например, при базедовой болезни. Я

полагаю, что на основании этих аналогий мы не можем не считать неврозы

следствием нарушения сексуального обмена веществ, будь оно из-за того, что

этих сексуальных токсинов производится больше, чем данное лицо может

усвоить, или из-за того, что внутренние и даже психические условия мешают

правильному использованию этих веществ. В народе издавна придерживались

такого взгляда на природу сексуального желания, называя любовь

"опьянением" и считая возник-

новение влюбленности действием любовного напитка, перенося при этом

действующее начало в известном смысле на внешний мир. Для нас это было бы

поводом вспомнить об эрогенных зонах и об утверждении, что сексуальное

возбуждение может возникнуть в самых различных органах. Впрочем, слова

"сексуальный обмен веществ" или "химизм сексуальности" для нас не имеют

содержания; мы ничего об этом не знаем и не можем даже решить, следует ли

нам предполагать существование двух сексуальных веществ, которые

назывались бы тогда "мужским" и "женским", или мы можем ограничиться одним

сексуальным токсином, в котором следует видеть носителя всех раздражающих

воздействий либидо(1). Созданное нами научное здание психоанализа в

действительности является надстройкой, которая должна быть когда-нибудь

поставлена на свой органический фундамент; но пока мы его еще не знаем.

Психоанализ как науку характеризует не материал, которым он занимается, а

техника, при помощи которой он работает. Без особых натяжек психоанализ

можно применять к истории культуры, науке о религии и мифологии точно так

же, как и к учению о неврозах.(2) Целью его является не что иное, как

раскрытие бессознательного в душевной жизни. Проблемы актуальных неврозов,

симптомы которых, вероятно, возникают из-за вредного токсического

воздействия, не дают возможности применять психоанализ, он не многое может

сделать для их объяснения и должен предоставить эту задачу биологическому

(1) В дальнейшем Фрейд решительно отвергает это предположение о двух

(2) О неправомерности притязаний психоанализа на объяснение

историко-культурных феноменов и мифа см. "Послесловие".

скому исследованию. Теперь вы, может быть, лучше поймете, почему я не

расположил свой материал в другом порядке. Если бы я обещал вам "Введение

в учение о неврозах", то, несомненно, правильным был бы путь от простых

форм актуальных неврозов к более сложным психическим заболеваниям

вследствие расстройств либидо. При обсуждении актуальных неврозов я должен

был бы собрать с разных сторон все, что мы узнали или полагали, что знаем,

а при психоневрозах речь зашла бы о психоанализе как о важнейшем

техническом вспомогательном средстве для прояснения этих состояний. Но я

Введение в психоанализ

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Часть первая. Ошибочные действия

Все своеобразие этого труда, на которое обратит внимание читатель, объясняется условиями его возникновения. В лекции нет возможности сохранить бесстрастность научного трактата. Более того, перед лектором стоит задача удержать внимание слушателей в течение почти двух часов. Необходимость вызвать немедленную реакцию привела к тому, что один и тот же предмет обсуждался неоднократно: например, в первый раз в связи с толкованием сновидений, а затем в связи с проблемами неврозов. Вследствие такой подачи материала некоторые важные темы, как, например, бессознательное, нельзя было исчерпывающе представить в каком-то одном месте, к ним приходилось неоднократно возвращаться и снова их оставлять, пока не представлялась новая возможность что-то прибавить к уже имеющимся знаниям о них.

Первая лекция. Введение

Не сердитесь, если я на первых порах буду обращаться с вами так же, как с этими нервнобольными. Собственно говоря, я советую вам отказаться от мысли прийти сюда во второй раз. Для этого сразу же хочу показать вам, какие несовершенства неизбежно присущи обучению психоанализу и какие трудности возникают в процессе выработки собственного суждения о нем. Я покажу вам, как вся направленность вашего предыдущего образования и все привычное ваше мышление будут неизбежно делать вас противниками психоанализа и сколько нужно будет вам преодолеть, чтобы совладать с этим инстинктивным сопротивлением. Что вы поймете в психоанализе из моих лекций, заранее сказать, естественно, трудно, однако могу твердо обещать, что, прослушав их, вы не научитесь проводить психоаналитическое исследование и лечение. Если же среди вас найдется кто-то, кто не удовлетворится беглым знакомством с психоанализом, а захочет прочно связать себя с ним, я не только не посоветую это сделать, но всячески стану его предостерегать от этого шага. Обстоятельства таковы, что подобный выбор профессии исключает для него всякую возможность продвижения в университете. Если же такой врач займется практикой, то окажется в обществе, не понимающем его устремлений, относящемся к нему с недоверием и враждебностью и ополчившем против него все скрытые темные силы. Возможно, кое-какие моменты, сопутствующие войне, свирепствующей ныне в Европе, дадут вам некоторое представление о том, что сил этих – легионы.

Правда, всегда найдутся люди, для которых новое в познании имеет свою привлекательность, несмотря на все связанные с этим неудобства. И если кто-то из вас из их числа и, несмотря на мои предостережения, придет сюда снова, я буду рад приветствовать его. Однако вы все вправе знать, какие трудности связаны с психоанализом.

Во-первых, следует указать на сложность преподавания психоанализа и обучения ему. На занятиях по медицине вы привыкли к наглядности. Вы видите анатомический препарат, осадок при химической реакции, сокращение мышцы при раздражении нервов. Позднее вам показывают больного, симптомы его недуга, последствия болезненного процесса, а во многих случаях и возбудителей болезни в чистом виде. Изучая хирургию, вы присутствуете при хирургических вмешательствах для оказания помощи больному и можете сами провести операцию. В той же психиатрии осмотр больного дает вам множество фактов, свидетельствующих об изменениях в мимике, о характере речи и поведении, которые весьма впечатляют. Таким образом, преподаватель в медицине играет роль гида-экскурсовода, сопровождающего вас по музею, в то время как вы сами вступаете в непосредственный контакт с объектами и благодаря собственному восприятию убеждаетесь в существовании новых для нас явлений.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ НЕВРОЗОВ (1917-1916 г.)

58 Психоанализ при изучении неврозов вступил в конфронтацию с психиатрией как разделом медицины. В психиатрии господствовала ориентация (обусловленная укорененностью ее понятий в естественнонаучном подходе к этиологии заболеваний) на выявление органических причин патологических процессов. Психоанализ же, исходя из принципа психической причинности, искал эти причины в сфере бессознательной психики безотносительно к физиологическим (нейрогуморальным) механизмам, которыми обусловлено ее функционирование. Конфронтация психоанализа с психиатрией продолжалась и после Фрейда. Некоторые современные концепции пытаются найти компромиссное решение, соединив психоаналитическую технику с использованием психофармакологических средств и других методов воздействия на деятельность головного мозга.

Но с другой стороны, вы ни минуты не должны полагать, что излагаемые мною психоаналитические взгляды являются спекулятивной системой. Это, напротив, опыт — либо непосредственное впечатление от наблюдения, либо результат его переработки. Является ли эта переработка достаточной и оправданной, выяснится в ходе дальнейшего развития науки, а по прошествии почти двух с половиной десятилетий, достигнув довольно престарелого возраста, я без хвастовства смею сказать, что работа, давшая эти наблюдения, была особенно тяжелой, интенсивной и углубленной. У меня часто создавалось впечатление, будто наши противники совершенно не хотят принимать во внимание это происхождение наших утверждений, как будто они полагают, что дело идет всего лишь о субъективных идеях, которым другой может противопоставить свое собственное мнение. Это поведение противников мне не совсем понятно. Может быть, это происходит от того, что врачи обычно так безучастны к нервнобольным, так невнимательно выслушивают, что они хотят сказать, что им кажется странной возможность получить из их сообщений что то ценное, т. е. проводить над ними серьезные наблюдения. В этой связи я обещаю вам, что, читая эти лекции, я буду мало полемизировать, особенно с отдельными лицами. Я не смог убедиться в правильности положения, что спор — отец всех вещей. Я думаю, он происходит из греческой софистики и страдает, как и она, переоценкой диалектики. Мне же, напротив, казалось, что так называемая научная полемика в общем довольно бесплодна, не говоря уже о том, что она почти всегда ведется крайне лично. Несколько лет назад и я мог похвалиться, что когда то вступил в настоящий научный спор с одним единственным исследователем (Левенфельдом из Мюнхена). Дело кончилось тем, что мы стали друзьями и остаемся ими до сегодняшнего дня. Однако я давно не повторял этот опыт, так как не был уверен в подобном исходе. 59

59 Отношение Фрейда к научной полемике как средству развития знаний, отрицание ее позитивной роли в этом развитии отражают бесчисленные конфликты внутри психоаналитического движения, критику его сторонниками друг друга, приведшую к распаду этого движения на множество школ и направлений.

59 Наиболее резкими оказались разногласия Фрейда с его ближайшими приверженцами: австрийским психологом Альфредом Адлером (1870 1937), развившим свою концепцию индивидуальной психологии, главным объяснительным понятием которой являлось понятие о комплексе неполноценности как причине неврозов, и швейцарским психологом Карлом Юнгом (1875 1961), основавшим так называемую аналитическую психологию.

Детерминированное таким образом упущение пациента не является ни случайным, ни бессмысленным, ни даже незначительным, потому что, как мы увидим, оно определяет отношение пациента к врачу. Пациент принадлежит к большому числу тех, кто требует от врача подлинной власти, хочет быть ослепленным, запуганным. Может быть, спрашивая по телефону, в какое время ему лучше всего прийти, он рассчитывал увидеть толпу жаждущих помощи, как перед филиалом [фирмы] Юлиуса Мейнля. 60 И вот он входит в пустую, к тому же чрезвычайно скромно обставленную приемную, и это его потрясает. Он должен заставить врача поплатиться за то, что собирался отнестись к нему со слишком большим почтением, и вот он забывает закрыть дверь между приемной и кабинетом врача. Этим он хочет сказать врачу: ах, ведь здесь никого нет, и, вероятно, никто не придет, пока я буду здесь. И во время беседы он вел бы себя неблаговоспитанно и неуважительно, если бы его заносчивость с самого начала не осадили резким замечанием.

60 Продовольственные магазины фирмы, перед которыми в военное время стояли очереди покупателей. — Прим. нем. изд.

В анализе этого незначительного симптоматического действия вы не найдете ничего такого, что не было бы вам уже знакомо, а именно утверждение, что оно не случайно, а имеет какой то мотив, смысл и намерение, что оно входит в какую то душевную связь и свидетельствует как незначительный признак о каком то более важном душевном процессе. Но прежде всего этот проявившийся таким образом процесс не известен сознанию того, кто его совершает, потому что ни один из пациентов, оставлявших открытыми обе двери, не признался бы, что этим упущением он хотел выразить мне свое непочтение. Иной, пожалуй, и припомнит чувство разочарования при входе в пустую приемную, но связь между этим впечатлением и следующим за ним симптоматическим действием наверняка осталась неведомой его сознанию.

А теперь к этому небольшому анализу симптоматического действия давайте привлечем наблюдение за одной больной. Я выбираю такой случай, который свеж у меня в памяти, также и потому, что его можно относительно кратко изложить. В любом таком сообщении просто невозможно избежать некоторых подробностей.

Вот история болезни этой славной женщины. Не нужен большой психиатрический опыт, чтобы понять, что в противоположность другим нервнобольным она изобразила свою болезнь скорее слишком мягко, как мы говорим, диссимулировала, и что, в сущности, она никогда не теряла веры в обвинения анонимного письма.

Какую позицию займет психиатр в этом случае болезни? Как он поведет себя в случае симптоматического действия пациента, не закрывающего двери в приемную, мы уже знаем. Он объявляет его лишенной психологического интереса случайностью, которая его нисколько не касается. Но к случаю болезни ревнивой женщины такого отношения быть не может. Симптоматическое действие кажется чем то безразличным, но в симптоме болезни видится нечто значительное. Он связан с интенсивным субъективным страданием, он объективно угрожает совместной жизни семьи, так что является предметом неизбежного интереса для психиатра. Сначала психиатр пытается характеризовать симптом по его существенному свойству. Саму по себе идею, которой мучается эта женщина, нельзя назвать бессмысленной; ведь бывает, что немолодые мужья завязывают любовные отношения с молодыми девушками. Но что то другое в этом бессмысленно и непонятно. У пациентки нет никакого другого основания, кроме утверждения анонимного письма, верить в то, что ее нежный и верный супруг относится к этой совсем не редкой категории мужей. Она знает, что это письмо не имеет никакой доказательной силы, она в состоянии удовлетворительно объяснить его происхождение; она должна была бы себя уверить, что у нее нет никаких поводов для ревности, она и говорит это себе и тем не менее страдает так же, как если бы она признавала эту ревность совершенно оправданной. Идеи такого рода, неподвластные логическим и идущим от реальности аргументам, принято называть бредовыми идеями. Милая дама страдает, таким образом, бредом ревности. Такова, пожалуй, самая существенная характеристика этого случая болезни.

После этой первой констатации наш психиатрический интерес возрастает как будто еще больше. Если с бредовой идеей нельзя покончить ссылкой на реальность, то, пожалуй, она и не имеет корней в реальности. Откуда же она тогда происходит? Бредовые идеи бывают самого разнообразного содержания, почему в нашем случае содержанием бреда является именно ревность? У кого образуются бредовые идеи и, в частности, бредовые идеи ревности? Тут нам бы хотелось послушать психиатра, но здесь то он нас и подведет. Он вообще остановится только на одном единственном из наших вопросов. Он будет изучать историю семьи этой женщины и, может быть, ответит нам: бредовые идеи бывают у таких лиц, в семье которых неоднократно встречались подобные или другие психические нарушения. Другими словами, если у этой женщины развилась бредовая идея, то у нее было к этому наследственное предрасположение. Это, конечно, кое что, но разве все, что мы хотим знать? Все, что послужило причиной болезни? Следует ли нам довольствоваться предположением, что если вместо какого нибудь другого развился бред ревности, это не имеет значения, случайно и необъяснимо? И следует ли нам понять положение, заявляющее о преобладании наследственного влияния, и в отрицательном смысле: безразлично, какие переживания потрясли эту душу, раз ей было предопределено когда то заболеть помешательством? Вы захотите узнать, почему научная психиатрия не желает дать нам никаких дальнейших объяснений. Но я вам отвечу: плут тот, кто дает больше, чем имеет. Ведь психиатр как раз и не знает пути, ведущего к дальнейшему пониманию такого случая. Он вынужден довольствоваться диагнозом и неуверенным прогнозом дальнейшего течения болезни, несмотря на богатый опыт.

Но может ли психоанализ достичь в этом случае большего? Несомненно; надеюсь показать вам, что даже в столь трудном случае он способен открыть нечто такое, что дает возможность самого глубокого проникновения в суть дела. Во первых, прошу обратить ваше внимание на ту незначительную деталь, что пациентка прямо спровоцировала анонимное письмо, на котором основана ее бредовая идея, высказав накануне интриганке мысль, что для нее было бы величайшим несчастьем, если бы ее муж имел любовную связь с молодой девушкой. Этим она навела служанку на мысль послать ей анонимное письмо. Так что бредовая идея приобретает известную независимость от анонимного письма; она уже до него имелась у больной в форме опасения — или желания. Прибавьте к этому еще то, что дали два часа анализа других незначительных намеков. Правда, пациентка отнеслась очень отрицательно к требованию после рассказа своей истории сообщить дальнейшие размышления, приходящие ей в голову мысли и воспоминания. Она утверждала, что ей ничего не приходит в голову, что она уже все сказала, и через два часа попытка дальнейшей беседы с ней действительно вынуждена была прекратиться, так как она заявила, что чувствует себя уже здоровой и уверена, что болезненная идея больше не появится. Она сказала это, конечно, только из сопротивления и страха перед продолжением анализа. Но за эти два часа она все таки обронила несколько замечаний, которые допускают определенное толкование, даже делают его неизбежным, и это толкование проливает яркий свет на происхождение ее бреда ревности. Она сама была сильно влюблена в молодого человека, того самого зятя, по настоянию которого обратилась ко мне как пациентка. Об этой влюбленности она ничего не знала или, может быть, знала очень мало; при существовавших родственных отношениях эта влюбленность могла легко маскироваться под безобидную нежность. При всем нашем опыте нам нетрудно проникнуть в душевную жизнь этой 53 летней порядочной женщины и хорошей матери. Такая влюбленность, как нечто чудовищное, невозможное, не могла стать сознательной; однако она оставалась и как бессознательная лежала тяжелым грузом. Что то должно было с ней произойти, какой то выход должен был быть найден, и самое простое облегчение предоставил механизм смещения, который так часто участвует в возникновении бредовой ревности. Если не только она, старая женщина, влюблена в молодого мужчину, но и ее старый муж поддерживает любовную связь с молодой девушкой, то она освобождалась бы от упреков совести из за неверности. Фантазия о неверности мужа была, таким образом, охлаждающим компрессом на ее жгучую рану. Ее собственная любовь не осознавалась ею, но ее отражение, дававшее ей такие преимущества, навязчиво осознавалось в виде бреда. Все доводы против него, разумеется, не достигали цели, потому что направлялись лишь против отражения, а не против первоначального образа, которому оно было обязано своей силой и который неприкосновенно оставался скрытым в бессознательном.

А теперь сопоставим, что нам дал для понимания этого случая болезни короткий, но затрудненный психоанализ. Разумеется, при условии, что наши сведения получены правильно, чего я с вами не могу здесь обсуждать. Во первых, бредовая идея не является больше чем то бессмысленным или непонятным, она осмысленна, хорошо мотивирована, связана с аффективным переживанием больной. Во вторых, она представляет собой необходимую реакцию на бессознательный душевный процесс, угадываемый по другим признакам, и обязана своим бредовым характером именно этому отношению, его устойчивости перед натиском логики и реальности. Она сама есть что то желанное, своего рода утешение. В третьих, переживанием, независимо от заболевания, недвусмысленно определяется появление именно бредовой идеи ревности, а не какой нибудь другой. Вы ведь помните, что она накануне высказала интриганке мысль, что для нее было бы самым ужасным, если бы ее муж оказался неверным ей. Не оставляйте без внимания также обе аналогии с проанализированным нами симптоматическим действием, имеющие важное значение для объяснения смысла или намерения и определения отношения к имеющемуся в этой ситуации бессознательному.

61 Ср.: Тотем и табу.

Теперь я замечаю, уважаемые дамы и господа, что все время говорил о вещах, к пониманию которых вы еще не подготовлены. Я сделал это для того, чтобы сравнить психиатрию с психоанализом. А теперь я хочу спросить вас об одном: заметили вы какое нибудь противоречие между ними? Психиатрия не пользуется техническими методами психоанализа, она не пробует связывать что то с содержанием бредовой идеи и, указывая на наследственность, дает нам очень общую и отдаленную этиологию, вместо того чтобы показать более частные и близкие причины. Но разве в этом кроется противоречие, противоположность? Не является ли это скорее усовершенствованием? Разве признание наследственного фактора умаляет роль переживания, не объединяются ли оба фактора самым действенным образом? Вы согласитесь со мной, что, по существу, в психиатрической работе нет ничего, что могло бы противоречить психоаналитическому исследованию. Так что психиатры противятся психоанализу, а не психиатрия. Психоанализ относится к психиатрии приблизительно как гистология к анатомии: одна изучает внешние формы органов, другая — их строение из тканей и элементарных частичек. Противоречие между этими двумя видами изучения, одно из которых продолжает другое, просто трудно себе представить. Вы знаете, что сегодня анатомия считается основой научной медицины, но было время, когда вскрывать человеческие трупы для того чтобы познакомиться с внутренним строением тела, было так же запрещено, как сегодня кажется предосудительным заниматься психоанализом, чтобы узнать о внутреннем механизме душевной жизни. И может быть, в недалеком будущем мы поймем, что глубоко научная психиатрия невозможна без хорошего знания глубоко лежащих, бессознательных процессов в душевной жизни.

Возможно, среди вас найдутся и сторонники столь ненавидимого психоанализа, которым будет приятно, если он сможет оправдаться с другой, терапевтической стороны. Вы знаете, что наша сегодняшняя психиатрическая терапия не в состоянии воздействовать на бредовые идеи. Может быть, психоанализ благодаря своим взглядам на механизм [образования] симптомов способен на это? Нет, господа, он не может этого; он так же бессилен против этого недуга, как и любая другая терапия, по крайней мере, пока. Хотя мы можем понять, что произошло с больным, у нас нет, однако, никакого средства сделать это понятным для самих больных. Вы слышали, что мне удалось только начать анализ этой бредовой идеи. Станете ли вы поэтому утверждать, что анализ таких случаев не нужен, потому что бесплоден? Я думаю, что все таки нет. Мы имеем право, даже обязанность проводить исследование, не считаясь с непосредственным полезным эффектом. В конце концов мы не знаем, где и когда каждая частица знания превратится в умение, в том числе и терапевтическое. Если бы психоанализ был бы таким же безуспешным во всех других формах нервных и психических заболеваний, как в области бредовых идей, он все равно остался бы полностью оправданным как незаменимое средство научного исследования. Хотя тогда мы оказались бы не в состоянии применить его; люди, на которых мы хотим учиться, живые люди со своей собственной волей и по своим мотивам участвующие в работе, отказали бы нам в этом. Разрешите мне поэтому сегодня закончить сообщением, что есть большие группы нервных расстройств, где мы действительно смогли воплотить наши знания в терапевтическое умение, и что при известных условиях мы достигаем в случаях этих заболеваний, обычно трудно поддающихся лечению, успехов, не уступающих никаким другим в области внутренней терапии.

Невроз и перверсия

Добрая часть критики этих моих положений, пожалуй, объясняется тем, что сексуальность, из которой я вывожу психоневротические симптомы, отождествляют с нормальным сексуальным влечением. Но психоанализ учит еще большему. Он показывает, что симптомы отнюдь не возникают (по крайней мере, исключительно или преимущественно) только за счет так называемого нормального сексуального влечения, а представляют собой конвертированное выражение влечений, которые были бы названы извращенными (в широком смысле), если бы их можно былей проявить непосредственно в воображаемых намерениях и в поступках без отвлечения от сознания. Таким образом, симптомы отчасти образуются за счет ненормальной сексуальности; невроз – это, так сказать, негатив перверсии.[97]

В сексуальном влечении психоневротиков можно выявить все отклонения, которые мы изучили в качестве вариаций нормальной и выражений болезненной сексуальной жизни.

а) У всех невротиков (без исключения) в бессознательной душевной жизни имеются побуждения к инверсии, к фиксации либидо на лицах того же пола. Без детального обсуждения невозможно должным образом оценить значение этого момента для формирования картины болезни; я могу только заверить, что бессознательная склонность к инверсии всегда присутствует, и именно она во многом помогает объяснить, в частности, мужскую истерию.[98]

б) В качестве моментов, приводящих к образованию симптомов, у психоневротиков можно выявить наличие в бессознательном всевозможных склонностей к выходу за анатомические границы, а среди них с особой частотой и интенсивностью те, при которых ролью гениталий наделяется слизистая оболочка рта и заднего прохода.

(в) Совершенно исключительную роль среди факторов, приводящих к образованию симптомов, при психоневрозах играют парциальные влечения, которые проявляются в основном в парах противоположностей и с которыми мы познакомились как с носителями новых сексуальных целей, – влечение к разглядыванию и выставлению себя напоказ, а также активно и пассивно выраженное влечение к жестокости. Вклад последнего необходим для понимания характера страдания, доставляемого симптомом, и почти всегда он определяет некоторые особенности социального поведения больных. Благодаря этой связи жестокости с либидо осуществляется превращение любви в ненависть, нежных побуждений во враждебные, которые характерны для целого ряда невротических случаев и даже, как представляется, для паранойи.

Интерес к этим результатам возрастает еще больше из-за некоторых особенностей фактического положения вещей.

?) В более выраженном случае психоневроза лишь изредка встречается развитым единственное из этих извращенных влечений, чаще всего обнаруживается их большее количество и, как правило, – следы всех; но отдельное влечение по своей интенсивности не зависит от развития других. Также и здесь изучение позитивных перверсий выявляет их точную противоположность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.