Мария арбатова о полиомиелите

А, нахлебавшись советской ортопедии в юности, я ненавижу её вместе с совком на клеточном уровне, и меня колбасит от одного слова "ортопед". Понимая это, руководитель Национального центра проблем инвалидности Александр Лысенко, буквально взял меня за шиворот и куда-то повёз. Тот самый Александр Лысенко, что днями на сходке Народного фронта объяснял Путину, как нам обустроить инвалидов в России. Мы познакомились у Андрея Малахова на программе о молодой семейной паре сирот-инвалидов из читинского сельского интерната. Может, кто помнит, там девушка всё просила маму с папой, сдавших её в детдом, хоть встретиться, хоть одним глазком на них взглянуть. Все поахали-поохали на программе, а Лысенко занялся её судьбой. И оказалось, что в Чите её можно прекрасно прооперировать, и теперь она уже правильно ходит одной ногой, а скоро правильно пойдёт и второй. Я тут же стала к нему приставать с привозом в Москву писательницы Тамары Черемновой, и он, как фокусник, решил всё с помощью верного использования закона об инвалидах, которым в нашей стране никто не умеет пользоваться.
И вот пришёл мой черёд попасть в сферу милосердия, и Александр Лысенко привёз меня в Федеральное бюро медико-социальной экспертизы. Название почти как ФБР, здание почти как Пентагон. Стоит на Коровинском шоссе, вокруг парк, есть чем дышать, внутри просторно и ухожено.

Александр Лысенко в фойе Федерального бюро медико-социальной экспертизы

Короче, очень крутой, но при этом, если с него снять очки и распустить волосы, вполне мог бы играть Моцарта, не выпившего яду и дожившего до профессорского возраста. В кабинете с картиной, на которой средневековые эскулапы упражняются в анатомировании труппа, выпуская из него кишки, профессор Сергеев изучил мою многострадальную, искусанную пиявками коленку. Также как Ильин, велел не ходить без ортеза хотя бы два месяца и отдал в кабинет к Светлане Кораблиной – занимающейся проектированием и производством.

Вот так они ставят людей на ноги

Вот так делают руки, каждый раз это не просто индивидуальный проект, а сверх-индивидуальный. на снимках люди из дальних-дальних регионов

Говорю, а вот причитает пол-интернета, что девочку кровавый режим в США не пускает сделать протезы рук.
Отвечает, что у них полно таких девочек, и риабелитируют в России по тем же правилам, что во всём цивилизованном мире, и не только руки-ноги, но на спецтехнике для глухих, слепых, обучение и т.д. И отоваривают их всеми штуками на дом.
Короче, друзья, просто Четвёртый сон Веры Павловны. И для всего этого инвалидам, а особенно родителям детей-инвалидов, надо всего лишь подробно выучить свои права и воспользоваться своими возможностями, представляемыми законом и бюджетом. А главное, запомнить, что если ваш случай не поддаётся лечению или реабилитации в России, государство обязано оплатить вам эти медицинские манипуляции по месту их проведения.
Конечно, я предпочла бы всего этого не узнать, и ходить с целым коленом. Но, раз уж узнала, уверена, что многим эта информация пригодиться.

Мария Арбатова - Мне 40 лет краткое содержание

Автобиография — это не литература, а инструмент, с помощью которого можно вглядеться в события собственной жизни и принять их. Эта книга не претендует ни на что, кроме истории женщины, которой с самого детства было лень притворяться. "Фанатизм искренности я отношу не к личным заслугам, а к тому, что принадлежу к первому поколению, родившемуся без Сталина. Надеюсь, что книга эта — не только обо мне, но и о времени, эдакий стриптиз на фоне второй половины двадцатого века".

Мне 40 лет - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Эта книга не претендует ни на что, кроме истории женщины, которой с самого детства было лень притворяться. Фанатизм искренности я отношу не к личным заслугам, а к тому, что принадлежу к первому поколению, родившемуся без Сталина. Надеюсь, что книга эта — не только обо мне, но и о времени, эдакий стриптиз на фоне второй половины двадцатого века.

Философы говорят, что время — это организация последовательностей. Я хочу расплести ниточки семейного сценария, разгадать, что было на месте белых пятен. У меня ничего не получается потому, что нигде в мире нет такого количества подложных дат, фальшивых документов, семейных тайн и фиктивных историй, как в России.

Я не понимаю половины мотиваций своих предков, понимаю только одно — они жили при другом гуманитарном стандарте.

Имена некоторых знакомых, имеющих основания обидеться на этот текст, заменены.

Глава 1. ДЕТСТВО. ШКОЛА

Когда я родилась жарким июлем в городе Муроме Владимирской области, отец принёс в палату ведро цветов, потряся провинциальный роддом. 4 октября 1957 года полетел первый русский спутник, а мне уже было 3 месяца. В год я заболела полиомиелитом и была увезена в Москву. Мурома почти не помню, но зачем-то же я родилась именно там.

— Я прожила в провинции десять лет, я всё потеряла, — говорит мама так, будто отъезд из столицы по месту назначения отца не был её собственным выбором.

— Я потеряла всё, но в Муроме у меня были настоящие друзья, — говорит мама. Настоящие друзья — это офицерские жены в витиеватых шляпках. Это тётя Маша Дёмина, литсотрудник местной газеты и поэтесса, жена первого секретаря райкома, в честь которой я названа. Она приходит купать меня в серой жестяной ванночке, напротив угольной печки, пылающей в ванной комнате:

Он станет генералом юстиции, пишущим талантливые стихи и читающим Гёте по-немецки километрами. Пока он студент. А мой отец в подполковничьих погонах преподаёт курсантам марксизм в церкви, переделанной под учебную аудиторию, в связи с чем мой брат всё детство считает его попом.

Непонятно, как сложилась бы моя биография, родись я в Москве, где детей прививали от полиомиелита. Но, вероятно, отцу по судьбе было необходимо оказаться в другом городе, подальше от могилы сына от первого брака и разбитой жизни первой жены.

Но я почти не верю в счастливые браки между людьми, выросшими в разных слоях. Всё пространство партнёрства они постепенно отдают под борьбу за истину, пока не устанут, не деградируют и не перейдут в пространство усталости, которое ещё в меньшей степени окажется пространством партнерства.

Новая хозяйка пустила в квартиру, оказавшуюся значительно меньше квартиры воспоминаний. И почти ничего не совпадало в этих квартирах, кроме солнца, играющего на кухонных стенах. А с балкона из-за выросших деревьев даже не было видно Оки.

Это был дом номер один по улице Ленина, градостроительное начало начал — в паре с домом-близнецом он образовывал помпезные ворота, по которым с моста можно было въехать в город. Вообще-то, мост был не через реку, а через расползшийся когдатошний ров, вырытый против монголо-татарского нашествия. Когда я маленькой стояла на балконе, во рву-овраге паслись терракотовые лошади.

Через тридцать пять лет Муром не надевался на меня, как детская одежда. В центре танцплощадки над рекой всё ещё шелестело огромное дерево, не рубить которое мой отец уговорил городские власти. Я глазела, нюхала, щупала, но всё было мимо, как в экранизации литературного романа. Ночью дошли до Московской улицы и заглянули в окно первого этажа квартиры тёти Маши Дёминой. И меня словно ударило током — в тёмной комнате на диване сидела женщина, по которой танцевали пятна света с экрана телевизора. Они прятали возраст, и казалось, что за окном сидит прежняя первая леди города, лицо которой наклонялось ко мне тридцать пять лет тому назад.

Чтение на скорость. (4)
качкизмы) (0)

Феминистка Арбатова: “Жертвы сексуального насилия – девочки, которых насильно кормили в детстве”

- Я писала о том, что казалось мне важным. Российская проза в этом смысле сильно отстала от запада, там женщины так пишут уже сто лет. Когда-то эта книга вызывала у некоторых шок. Но с тех пор уже написали столько и такого, что мои книги можно рекомендовать институту благородных девиц. Я первой рассказала о том, о чём женщины привыкли молчать, и многие, прочитав это, смогли решить свои проблемы. Если бы я знала, что буду в 99-м году баллотироваться в Госдуму, я бы не стала издавать эту книжку.

Теперь, когда мне не сорок, а 51, я должна переписать её. Умер мой единственный брат, один из главных людей моей жизни. Сейчас в силу этого и возраста я вижу историю своей семьи иной. Но пока не готова подойти к его бумагам, дневникам, увидеть другую сторону луны. Кто-то из китайских мудрецов говорил, что когда читаешь книги в юности, ты как будто смотришь на луну в форточку. Когда читаешь их в зрелости, ты как будто распахнул окно. А когда читаешь их в старости, ты вышел на поляну и перед тобой весь небосклон. Возрастно я сейчас на переходе от зрелости к старости, и все, что я вижу и знаю, это меняет угол зрения практически на большинство предметов.

- Изумило меня, когда я читала ваши книги, количество подлых писателей, которые вам на жизненном пути встречались. И преподаватели без постели зачет не ставили, и пьесу без интимных услуг никто не прочитает… Все и правда было так плохо в писательской среде?

Я училась на вечернем философского МГУ и случайно попала в Союз писателей РСФСР. Моей функцией была работа с почтой. Регистрируя всю почту, видела, насколько эффективно устроена государственно-цензурная машина по уничтожению талантов и раскрутке идеологически верных графоманов. Иногда я могла вытащить из почты грязную анонимку, а потом подарить её описанному герою. Некоторым это спасало биографию. Одним словом, у меня не было иллюзий по поводу литературной карьеры, я поступила в Литературный институт и собиралась всю жизнь писать стол.

- Как бы вы сформулировали то главное, что в литературной России изменилось после перестройки?

- Говорят, мы не выдержали испытания свободой…

- Свобода – это пространство, которое долго осваивается. Тоталитарный режим оставляет за собой поле боя. Мы все – маргиналы с покореженными мозгами. А вот с новым поколением все уже в порядке.

- Как вы стали Арбатовой? Ваша настоящая фамилия другая.

- Ваша биографическая школа выживания сделала вас сильнее или до сих пор снится в кошмарах?

- При всем при этом вас ”наградили” полиомиелитом, с которым вы мотались по интернатам и больницам.

— Это как раз большое счастье. Опыт, который я получила с первого года жизни, оказавшись в детском советском лечебном ГУЛАГе, помог выстроить личность и систему защиты от давящей мамы. У моего брата не было такого опыта, и он уже больше года лежит на Востряковском кладбище. Это стало не минусом, а плюсом. Я всегда чувствовала себя старше своего возраста.

- Вы и сами знаете, что в середине 90-х женщины России поняли вас как человека, который с экрана утверждает: все мужики — сволочи. Ну, так что – все мужики сволочи?

- С вами получилось так. Но куда проще женщине, пережившей насилие, побои, измены, что еще там бывает – стать мужененавистницей.

- Мужененавистник, женоненавистник, чашконенавистник, чайниконенавистник – это только возможность сбрасывать агрессию легитимным способом. Окно разбить – милицию вызовут, по морде официантке – тоже нехорошо, на своего ребенка орать – жалко… А ненавидеть мужиков это уже почти идеология. Так что в центре любой системной ненависти стоит не её адресная группа, а общая нереализованность человека. У психически здорового человека не могут открыться ненавистнические отношения по половому, национальному или ещё какому-либо признаку.

- А что делать с собой женщине, получившей ту или иную психологическую травму?

- Если у человека сбит механизм избирательности – как это бывает с проститутками — то человек, который вам не нужен, на третий день вас начнет раздражать в вашем пространстве. Потом это превратится в пытку, независимо от количества яхт, причём как для владельца яхт, так и для того, кто из-за них пошёл под венец. А дальше пойдут депрессии, запои и суициды.

- А что такое любовь в браке? Какими должны быть отношения, чтобы все получилось, и умереть в один день?

- Для устойчивого брака должны быть одинаковые ожидания от брака и похожий семейный сценарий. Как правило, люди ищут друг друга по похожему семейному сценарию. Если папа мыл маме ноги, мальчик тоже будет мыть девочке ноги. Если папа маму бил, мальчик найдет такую, которая ищет того, кто будет ее бить. И такие, и такие браки одинаково устойчивы.

- Скажите как психоаналитик: из-за чего в семье чаще всего бывают ссоры? Из-за незакрытой зубной пасты?

- Я слышала, что вы принципиально отказываетесь мужьям гладить, стирать… Это так и есть?

- Я не люблю гладить. Последние мужские рубашки я постирала и погладила сыновьям, когда они пошли в первый класс. Потом показала им, как включается утюг и стиральная машина. Я не понимаю, почему, если у человека есть две руки, ему кто-то должен гладить?

- И с нынешним мужем-индусом также?

- Естественно. Хотя он и вырос с прислугой, но в России всё научился делать сам. Я и для себя одежду выбираю трикотажную, чтобы не гладить. Я человек настолько занятый, что даже курить бросила, потому что это время не освобождает, а занимает.

- Я стала хорошей хозяйкой довольно быстро, в двадцать лет, как только появились сыновья. До того я не умела яичницу сделать. У меня была армянская подруга, которую я потеряла и никак не могу найти ни через какой Интернет. Мы вместе учились на философском факультете. Она тоже ничего не умела готовить, и наше блюдо высшего пилотажа было такое: она варила кофе, мы покупали консервированные голубцы и грели их под струей воды. Как только родились дети, я сразу превратилась в мамашу-отличницу. А теперь сейчас могу держать ресторан и обучать поваров.

- Считается, что каждый человек в жизни должен найти свою вторую половину. Многие ее так и не находят. Получается, половинки нет? Или жизнь не удалась?

- Только я не понимаю, как можно смерть матери пережить полноценно.

- Психическое здоровье – это высокий уровень адаптивности. Например, в зале, где мы с вами сидим, случается непредвиденное событие. Взрыв. Заходит слон. Влетает инопланетянин. Все люди, сидящие здесь, за 15 секунд продемонстрируют весь свой анамнез. Кто-то закричит, кто-то заплачет, кто-то бросится под стол, кто-то начнет спасать раненых. Любая ситуация вытаскивает наш анамнез. И чем выше психическое здоровье и адаптивность, тем адекватней мы ведём себя в плену неожиданности. Так и со смертью. Смерть близкого, особенно пожилого, трагичное, но естественное событие нашей жизни. Чем здоровее психика, тем лучше она адаптируется. Это не умаляет величины потери. Речь о том, что психически здоровая мать воспитывает ребёнка так, чтобы находясь с ним в постоянной эмоциональной связи, не стать для него всем миром, и не обесценить его жизнь своей смертью. Уход родителей раньше детей — это естественный факт психической жизни детей. И любая нормальная мать желает, чтобы её уход был для ребёнка не концом света, а началом нового этапа.

- Противоположный – это точно такая же фиксация на объекте, как и похожий. Вы все равно в рамках узкого коридора. Фанат может носить цветы Пугачевой, а может прокалывать ей шины. Это одно и то же. Эксперименты давно подтвердили, что девочка выбирает себе партнера с запахом пота, близким к папиному, а мальчик – к маминому. Наше чувство безопасности в первую очередь формирует пространство запахов.

В моём случае это особенно понятно, поскольку папа умер у меня на глазах, когда мне было 11 лет.

- У вас были раньше трудные отношения с мамой. Знаю про чтение вашего дневника, про попытки активно вмешаться в вашу жизнь… Сейчас как?

- А чем ваш второй сын занимается?

- Есть в воспитании детей весы. На одной чаше – родители, залюбившие чадо до полного его подчинения. На другой – бросить чадо на няню и веселиться на полную катушку. Или работать. Вы нашли золотую середину?

- Мне было легче – когда воспитываешь близнецов, залюбить очень трудно. Человек заточен на то, что мама и папа – только его. Ты все время пытаешься, чтобы дети получили тебя целиком, а это невозможно. Сейчас вижу, какое количество ошибок я совершала, но я была маленькая девочка, мне в июле исполнилось 20 лет, а в сентябре родились Петр и Павел. Я была чуть более старший ребенок, чем они. Сыновья много болели в детстве. Сейчас понимаю, что были объективные вещи – тяжелая беременность, резус-конфликт – плюс страшная тревожность. Дети тревожных родителей болеют в 4 раза чаще. Каждая температура сорок, каждый астматический приступ – и все, ты умираешь вместе с этим ребенком. Но мне повезло, потому что лет с 27 я уже начала обсуждать проблемы со своим психоаналитиком.

- Кто сосчитал, что в 4 раза чаще болеют у тревожных?

- Такую цифру я всегда слышала на лекциях по психологии. Ребенок всегда выполняет социальный заказ родителей. Мы программируем детей нашим бессознательным. Если родителям нужен больной ребенок, а тревожным обязательно нужен больной ребенок, — он будет болеть. У каждого человека свои представления, о том, каким должен быть мир и пара родитель-ребёнок. Родитель заказывает, а ребёнок только чутко подстраивается под роль, в которой впишется в сценарий родителя. Если родитель ребенка-хроника начинает серьёзно заниматься терапией своей психики, то ребёнок тут же выздоравливает, хотя психологи его в глаза не видали.

Тарелка супа как поле боя

- В три года человек начинает в первый раз выплевывать маме на лицо кашу и говорить, нет, это я это не буду, эти колготки я не надену и так далее. Если мама нормальная, она понимает, что это период становления, и должна беспокоиться, если этого нет. Если мама сама задавлена, она начинает его задавливать, и строить как в армии. Потребность в очерчивании собственного пространства самоидентификации никуда не уходит, просто с новой силой и в более уродливом виде всплывает в переходном возрасте с 8 до 16 лет. Он тогда кашу не выплюнул, он вам сейчас ее выплюнет. Если с 8 до 16 ему не дали побунтовать, он будет ходить с этой кашей во рту всю последующую жизнь. Когда 50-летний человек отрывается так, как должен был отрываться подростком, понятно, что мама с папой устраивали ему всё детство 37-ой год. А советская педагогика считала, что надо ломать. Ну и наломали, конечно. Человек, у которого отняли право выбора в три года, не сможет потом самостоятельно выбрать профессию, будет ходить на работу как на каторгу, сделает каторгой жизнь семье, и проживёт ужасную жизнь. Это самое страшное, когда приходит мама и говорит: я уже налила суп. Ребенок говорит: а я не хочу есть. А мама говорит: а я налила. Я отстояла целый день у плиты. Ну и так далее. Он так и всю жизнь будет с отвращением глотать как суп, который он не хочет есть.

- А с холодным супом как быть? Пять раз в день греть?

- Какие книги вы читали детям?

- Мандельштама зачем? В три года?

- Чтобы у детей изначально, на бессознательном уровне формировался литературный слух. Они получили все главное в том возрасте, в котором, взрослым кажется, мозг не фильтрует, а там, наоборот, закладывается основа. Мне говорили: дура, пятилетних детей тащишь на Тарковского. Оказывается, я все делала правильно. Хотела, чтобы была привита культура картинки. Сейчас я включаю какое-нибудь радио, где музыка попсоватая, типа Джо Дассена или Иглесиаса. Сыновья морщат нос: мать, ну ты вообще!

- Как у ваших близнецов проходил переходный возраст?

- Нормально. Они были панками, ходили в кожаных косухах, обвешанных железками от пива и булавками. Килограмм десять весила эта куртка. Учась на культурологии, Петр выстриг себе ирокез и покрасил его в белый цвет. У Павла в 16 лет были длинные волосы. Он выбрил ровно половину головы, сфотографировался и пошел получать паспорт. Вся милиция встала на уши. Павел сказал: покажите мне закон, в котором написано, что при получении паспорта у меня не может быть выбрита половина головы. Пришлось ему выдать паспорт с такой фоткой. Вид у моих детей в переходном возрасте был душераздирающий. Но я им не мешала, и теперь они выглядят совершенно спокойно и интеллигентно.

- В милицию тащили? Наркотики, алкоголь?

Чтение на скорость. (4)
качкизмы) (0)