Бог исцелил меня от невроза

Как заболевают неврозом?

Человек, который чрезмерно или недостаточно адаптирован и проявляет постоянныеили циклически повторяющиеся отклонения в поведении, болен неврозом. Это, впрочем, диагноз слишком обобщенный и мало пригодный, вдобавок носящий оттенок дискриминации.

Отсюда вытекает необходимость пристально наблюдать подобные отклонения в поведении человека и описывать их. Этим и занимается психология. Задача психотерапии – исправлять ненормальность; для этого она использует различные методы, которые могут помочь лишь в том случае, когда нервнобольной к этому готов. Но даже и в этом случае подобные методы помогают не всегда.

Возникновение нервного заболевания можно упрощенно объяснить следующим образом: ребенок наделен естественными потребностями и инстинктами; он хочет, например, чтобы его брали на руки, ласкали или просто обращали на него внимание. Он ищет всемерного удовлетворения этих своих потребностей. В том случае, когда эти элементарные желания удовлетворяются очень поверхностно или не удовлетворяются вовсе, возникает фрустрация. Со временем появляется страх быть отверженным. Но и преувеличенная забота, воспитание ребенка слишком боязливым и неуверенным в себе, также может со временем вызвать страхи. Как слишком мало заботы и внимания, так и чрезмерное внимание и забота могут стать причиной зарождения боязни перед жизнью, которая впоследствии помешает образованию механизмов защиты. К какой форме нервного заболевания это приведет – к депрессивной, агрессивной или истерической, к неврозу навязчивых состояний или к какому-либо иному – решает целый ряд факторов, к примеру – соответствующие прообразы в семье, унаследованное предрасположение, опыт общения с воспитателями.

Итак, человек, в котором укоренился страх, быстро учится вытеснять его как нежелательный. Так же нежелательными мы воспринимаем чувство вины, гнев и другие аффекты и – более или менее сознательно – находим в своем поведении такие приемы, которые помогают как можно скорее их устранить.

Так некоторые научились с большим мастерством прятать свои страхи за позой людей сильных и мужественных, что пугает окружающих и заставляет считать их агрессивными. Другие же не осмеливаются принять ни одного самостоятельного решения, боятся взять свою жизнь в собственные руки, так как им это никогда не позволялось: родители постоянно расчищали такому ребенку путь, убирая камни с его дороги и тем самым все время давая ему понять, что он ни к чему, абсолютно ни к чему не способен. Такой человек всегда будет искать опоры у существа более сильного – может быть, у женщины, в которой он хочет видеть одновременно и мать и отца; конечно, супружество окажется в таком случае настоящим бременем. Тот же, кому в свое время уделяли слишком мало внимания, будет постоянно играть роль Золушки и, не в силах от нее отделаться, возможно станет позднее проявлять преувеличенную заботу о других, чтобы пробудить в них внимание и восхищение собой. Наконец, есть и такие, которые не способны и на это; они впадают в депрессию и увядают, как растение, которое никогда не знало ни света солнца, ни ласки воды.

Типы агрессивные, сварливые и чудаковатые, но также и очень творческие и оригинальные, реже оказываются приспособленными к жизни, в то время как люди, привыкшие себя принуждать, педанты, типы, склонные к депрессии или преувеличенной набожности, тяготеют к чрезмерному приспособленчеству, стараясь ничем не выделяться, не рисковать и не делать ничего неправильного. Как мы видим, главным образом конфликты сознания ведут к неврозам.

У здорового человека относительно устойчивая психика, он в состоянии выдержать напор жизненных проблем, и он не будет робеть перед необходимостью столкновения с жизнью. Как настоящий христианин он должен быть способен к столкновениям и при неудовлетворении своих желаний и планов не должен впадать в отчаяние, обижаться или самоудовлетворяться вредными заменителями. Делать это – значит опускаться и впадать в инфантильность, пытаясь добиться от людей или от Бога исполнения своих желаний вымогательством.

Поэтому то, как мы реагируем на фрустрации, зависит и от образа Божьего в нас. Нередко в таких ситуациях нас охватывает чувство вины; и вместо того, чтобы признаться в ней, то есть принять свою тень, многие христиане пытаются вытеснить это чувство вины и хотят это скомпенсировать – например, с помощью молитвы, набожных жестов, жертвоприношений, обетов или иных приемов. Нет, Богу не нужны жертвоприношения (Пс. 51); Он ждет доверия и предлагает примирение. Но дело в том, что очень многие христиане недостаточно полагаются на Бога и вместо доверия приносят Ему жертвы. Дать один раз набожную клятву гораздо проще чем всю жизнь сохранять верность Богу. Это значит пытаться компенсировать недостаток своей веры излишними набожными действиями (требами).

Об искаженном религиозном поведении я еще буду говорить в другом месте. Личное отношение к Богу, общие религиозные представления человека неразрывно связаны с его умением разрешать жизненные конфликты и преодолевать фрустрации. Поэтому я в ходе лечения регулярно задаю больному вопрос об образе Бога (в его душе).

Само собой разумеется, что быть христианином – еще не значит быть свободным от неврозов. Я думаю даже, что иногда Бог использует подобные факты, чтобы завершить формирование человека.

Неврозы – не преграда на пути к святости. Скорее, они могут оказаться ее условием – тогда, когда ведут к смиренному приятию мира, к осознанию своей слабости перед лицом того Бога, который тут, на земле, бессилен. Тереза из Лизье до самой своей смерти страдала каким-то духовным затмением, которое может быть очень родственным депрессивным состояниям; Хайнрих Зо-се, Иоханнес Таулер, Катарина из Сьены, Павел с Креста – все они пережили периоды богопоки-нутости. Святая Моника, мать св. Августина, была какое-то время подвержена алкоголизму; пророка Иеремию преследовали ужасные страхи, а святой отец из Арса был человеком боязливым и интеллектуально неразвитым.

В этом, впрочем, никто и не сомневается. Однако, подобное упрямство равноценно удару мячом в собственные ворота. Таким людям необходимо разъяснять, что Бог нас никогда не покидает, что его всегда интересует каждый человек, несмотря на тяжесть его грехов. И что страдание может привести к просветлению и благородству.

Я считаю, что умолчание об этих духовных параметрах во время консультаций или лечения безответственно. Такая терапия подобна ампутации.

Именно религиозному воспитанию следует приписать привитие ложного, преувеличенного чувства вины и создание грозного образа Бога. Теперь, правда, маятник качнулся в другую сторону: все дозволено, что делает человека свободным, и Бог уже не всесильная личность, которая над нами господствует; каждый должен найти своего Бога в самом себе; истинно то, что познает каждый для себя. Такой субъективизм выдвигает на первый план личный божественный опыт и посредством медитативной техники сводит Бога к познаваемой величине.

О смысле невроза

Я осмелюсь утверждать, что нет бессмысленных нарушений, не существует беспричинных неврозов. Каждый конфликт, любое препятствие или болезнь – это попытка природы исцелить человека. Лишь через опыт страдания можно прийти к цели.

Трудность состоит обычно в том, что мы не научились отыскивать смысл кризисного состояния, невроза или психоза. Мы потеряли связь с естественным (природным), мы конвертировали духовное в функциональное, интуитивное – в суггестивное.

Есть и другие случаи: от страха перед старостью человек продолжает вести себя как юноша, что проявляется в его манере говорить, двигаться, даже в манере одеваться, порой до гротеска. И то, что имело вначале нормальную цель: стремление поседеть в уважении к самому себе – превращается из-за такой имитации молодости в искусственно застывшую позу того или иного этапа психосоциального и душевного развития.

Молодая девушка взяла себе за привычку падать в обморок каждый раз, когда имеет место домашний или школьный конфликт; это, естественно, пробуждает в ее близких страх и заботу, настолько сильные, что они стараются решить за нее все ее проблемы. Девушка не хотела этого, но так как она не могла или не умела выдерживать столкновений с жизнью, она каждый раз избирала наиболее легкий путь. Ее обмороки не были обманом; это были настоящие припадки, но истерической натуры.

Каждая из подобных форм невроза имеет глубокий смысл. Но и чисто физические недуги являются результатом испытания природой способности человека сопротивляться чему-либо. Бог допускает их как этапы становления личности, то есть ее возмужания и оздоровления. Некоторые страдания, вроде врожденного или приобретенного (обычно это трудно различить) дефекта, можно перенести только силой приятия.

Всмотримся же теперь в религиозного неврастеника: со стороны он кажется человеком набожным, усердным. Все это было бы неплохо, если бы он в этом не усердствовал. Но он афиширует свою набожность, носится на бесчисленные религиозные семинары, сам организует другие, он всюду и без него не обойтись. И тем не менее он – не настоящий верующий. Он афиширует набожность, чтобы этим компенсировать отсутствие веры и доверия. Физически он передвигается – от семинара к семинару, но духовно стоит на месте. Это не обязательно так, но бывает.

Одна двадцатилетняя девушка, больная спазмофилией, всю жизнь домогалась у Бога ответа на вопрос о том, для чего она живет: родители от нее отказались, отдав ее в детдом, сама она ни на что не способна. И вот, в борьбе со своим Богом, в один из дней покаяния она вдруг познает смысл своей жизни. И говорит себе: «Теперь я знаю, что я необходима Богу, как знак Его бессилия в этом мире, в котором все сводится к борьбе за власть. Я не наказанная, я не нелюбимая, моя жизнь не бессмысленна. Я избрана быть Его орудием. Это примиряет меня с моей немощностью."

Любой психотерапевт и каждый пастырь, несомненно, употребляет различные методы и приемы в возникающих разнообразных ситуациях. Но в конечном счете, он сам представляет свой метод. Я советую каждому студенту-психиатру ознакомиться с как можно большим количеством теорий и методов лечения с тем, чтобы затем критически всмотреться в скрытый за ними человеческий образ и, по обстоятельствам, от многого отказаться или даже все позабыть, так как мужество быть оригинальным, прислушиваться к собственной интуиции, сослужит ему на практике хорошую службу. Для меня само собой разумеется, что перед каждым психотерапевтическим приемом я молюсь о дарах Святого духа, обещанных каждому, кто взывает к Нему с убеждением и верой.

Однажды, когда ко мне обратилась одна дама с острым заболеванием, вызванным гипертрофией функции (само) контроля и из-за всевозможных безуспешных методов лечения, я был вынужден испробовать для нее совсем иной путь. Я решился отбросить все изученные мною методы и углубиться в то, что составляет основу ее невроза, а именно – в проблему недостатка доверия. Я с самого начала затронул вопрос о ее отношении к Богу. И это оказалось главной болевой точкой.

Я приказал даме: «Как только вы почувствуете побуждение что-нибудь проверить, скажите себе шепотом: «Боже, я не буду больше ничего проверять, теперь Ты позаботишься о том, чтобы ничего не случилось. Заперта ли дверь, погашен ли свет – все это уже не так важно для меня, так как Ты рядом, и я подчиняюсь Тебе слепо. Да, я вправе бояться, и все же я не стану проверять. Ты позаботишься обо мне. Спасибо!"

Через две недели ее постоянная потребность все проверять спала на половину и на этом остановилась. Отсутствие доверия нельзя устранить несколькими словами. Лишь последующая сопроводительная духовная работа, укрепляющая доверие к Богу, прощение вытесненного чувства вины, а также приятие себя, привели к дальнейшему улучшению, однако не к полному освобождению. Напрасно мы уверяли бы эту женщину, что для исцеления она должна еще больше молиться и еще крепче верить. Такое понимание Библии неправильно, о чем нас учит, кстати, уже болезнь апостола Павла. Помимо всего прочего, подобные замечания повергают человека в страх и внушают ему глубокое чувство вины.

То, что состояние моей пациентки улучшилось, еще не значит, что это поможет всем невротикам с синдромом навязчивости. Нельзя исключать и того, что нарушение обмена веществ или повреждение коры головного мозга могут поставить преграды психотерапии. Иногда и силы воли пациента недостаточно. И все неуслышанные молитвы об исцелении, несмотря на исчерпанные усилия человека, вызывают в нем возмущение и озлобление на веру, что вынуждает меня не просто молить, но даже и заклинать Бога.

Само собой разумеется, что я не могу сделать человека верующим; исцеляет лишь личный Божественный опыт. В то же время следует признать, что церковь говорит о Боге слишком много и рационально, не указывая путей для мистического Божественного опыта, нередко считая таковой ересью и сектантством, и поэтому многие христиане выходят из нее. Некоторые даже обретают свою духовную обитель в восточных религиях. Сознание, что христианин будущего должен быть мистиком, овладевает умами людей медленно, постепенно.

В процессе лечения психического заболевания речь идет не об обращении больного, а о том, чтобы пробудить его дремлющие душевные силы и активизировать присущие всякому человеку религиозные стремления и порывы. Я снова и снова переживаю в конце приема, после свободно сформулированной молитвы, как пробуждаются те силы, которые в состоянии принести новое осознание и осмысление, а с ними и целительную энергию; предшествующие приемы психотерапии (анамнез, тесты, анализ сновидений, активизация воображения и пр.) не должны рассматриваться изолированно от этого.

Разнообразные методы и приемы необходимы; но сами по себе они еще не совершают исцеления. Даже молитва, как метод, была бы безуспешной. И поэтому обращение к науке должно опираться на веру. Отделение знания от веры, характерное для медицинского обучения, я считаю актом безответственным, выражением шизофренического духовного состояния, которое еще так часто можно наблюдать и сегодня.

Неприятные или нежелательные чувства и мысли нормальный человек приемлет как часть своего сознания, как импульсы своих инстинктов. Их появление не заставит его пугаться или чувствовать себя виноватым. Но в ходе своего вживания в общественный организм он будет все сильнее ощущать, что определенные импульсы запретны, и поэтому должны быть отнесены к низменным. Так, например, он не может проявить свою агрессивность, когда ему этого хочется; он не имеет права проявлять свое вожделение или свободно выразить свою ненависть. Чем больше пуританства в среде, в которой он растет, тем строже регламентация и жестче штампы общественного поведения.

К сожалению, христианское воспитание с его завышенными моральными требованиями слишком долго стесняло психику человека и ограничивало его естественную экспансивность, обкрадывало его, лишая оригинальности и творческого духа.

Следовало ожидать появления противоположной тенденции, возникшей как реакция на подобное положение дел и продолжающей развиваться и ныне; либеральные по своим взглядам и, как правило, антицерковно настроенные терапевты требуют полной свободы проявления инстинктов, не замечая, как при подобном самоудовлетворении человека начинает еще сильнее мучить чувство вины и неумение ориентироваться.

Обе реакции – и проклинающая, и прославляющая – могут рассматриваться как различные защитные механизмы – вытеснения в первом случае и конверсии – во втором.

Без процесса вытеснения жизнь невозможна. Чтобы себя защитить, мы вынуждены постоянно вытеснять многое в подсознание. Само по себе это еще не должно делать человека больным: сосредоточение этих сил на выполнение нормальных жизненных обязанностей достаточна для того, чтобы сделать рождаемое ими напряжение выносимым или снять его полностью. Так что, если человек не справляется со своими инстинктами (причем здесь имеются в виду не только инстинкты пола), это значит, что он не справляется и в других жизненных сферах.

Другой пример КОНВЕРСИИ своих чувств являют люди, которые прячут свои страхи за авторитарностью и риском. Исходя из этого, можно предположить, что все диктаторы и деспоты, как и ведущие себя тиранически отцы или преподаватели, обладают сильным чувством страха и недостатком эмоций, но которые конвертируются в мнимую силу. Во всех этих случаях слабость вытесняется ее наигранной противоположностью.

Болезненная подозрительность, особенно заметная у пожилых людей, проецирует их собственные враждебные чувства на других, приписывая им всевозможные дурные поступки или побуждения. Эти инстинктивные импульсы доставляют людям неприятности, и они стараются от них избавиться.

Если муж зол на свою жену, но ведет себя по отношению к ней приветливо, а свою злобу срывает на секретарше – это случай ПЕРЕНОСА. Дома это примерный отец и муж, может быть находящийся под каблуком у своей жены, но на работе он просто невыносим.

Немало людей переносят свою злобу, которая первоначально предназначалась кому-либо из своих близких, на Бога или на церковь. Естественно и то, что иногда агрессивность, предназначенную окружающим, человек может перенести и на самого себя. Дети начинают при этом грызть ногти или царапают себя до крови; взрослые угрожают самоубийством.

В области пола такие отводные механизмы также возможны. Например, человек, неспособный из-за своих страхов любить другого, может обратить эту привязанность на самого себя. Это нарцисстический тип, который хочет, чтобы им восхищались и за ним ухаживали, но сам он любить не способен.

Наконец, я должен назвать еще РЕГРЕССИЮ, которая проявляется довольно сложно. Это как бы возврат к детскому поведению; взрослый человек ведет себя как ребенок. Например, у матери начинается приступ мигрени, если дети поступают не так, как ей хочется. Или она грозит им, что расскажет об их поведении отцу. Так она пытается овладеть своей фрустрацией и реализовать свои желания. К явлению регрессии можно, несомненно, отнести и онанизм, если человек прибегает к нему, чтобы избавиться от фрустрации. Регрессируют и люди, часто предающиеся сну и сердящиеся, если их желания не сбываются. Они реагируют на действительность не как взрослые

люди, они не способны воспринимать ее такой, какова она на самом деле.

Я повторяю снова и снова: Бог допускает нужду и другие крайности для того, чтобы мы в союзе с Ним дали нашим инстинктам и порывам очиститься. Нужда делает человека находчивым, но и верующим.

К чему стремиться верующему: быть хладнокровным бесстрастным крестоносцем или нервной творческой личностью?

Яков Кротов: У нас в студии двое профессионалов – психологов, психотерапевтов, Марина Филоник и отец Евгений Пискарев.

Начнем с небольшого интервью – тоже с психологом, Александрой Имашевой, о том, что такое невроз и как верующему жить с неврозом.

Александра Имашева: "Невроз" – это устаревший термин, сейчас говорят – "расстройство адаптации". То есть это некое нервно-психическое расстройство, которое, в общем-то, не является психозом и следствием характера, характерологическим нарушением. Он возникает при стрессе, при психотравме, при каком-то конфликте, и вот психика человека так реагирует. В общем, это расстройство, но легкое (хотя оно бывает и серьезным), обратимое. Человеку с неврозом можно помочь без медикаментов, или он сам может помочь себе. При психозе уже нужно медикаментозное лечение. Обычно признак невроза – это то, что человеку самому плохо при этом, и он понимает, что с ним что-то не так.

Я не знаю, имеет ли вера какое-то отношение к неврозу. Верующие люди – такие же люди, как и все другие, и они могут испытывать неврозы. Другое дело, что, конечно, вера дает некую духовную базу, некое основание для психики, и поэтому зачастую верующему человеку бывает легче с этим справиться: есть Бог, Он благ, Он мне поможет.

Яков Кротов: Отец Александр Мень говорил, что "все нормальные москвичи ходят в московские храмы, а ко мне человек едет лишний час: понятно, что у него что-то еще дополнительное". За себя могу твердо сказать, что тогда, 40 лет назад, у меня была куча неврозов. Не могу сказать, что они все прошли, ехидство и саркастичность остались, хотя и поубавились, но когда я сегодня смотрю телеканал "Спас" или какие-то телетрансляции по большим праздникам и вижу гладкое, спокойное, сияющее православие, мне кажется, что я лучше буду с убогими, с достоевщиной. Это у меня невроз или понятное желание?

Марина Филоник: Похоже, что вы хотите отстаивать подлинность и интуитивно говорите о подмене, некоторой фальши, лицемерии, искусственности. Видимо, есть ощущение: когда все слишком гладко и здорово, то так не может быть, а нормально – это когда есть немножко изъяна. Когда-то Федор Василюк, мой учитель психотерапии, обсуждая, каким должен быть психотерапевт, кто вообще может заниматься психотерапией, говорил, что психотерапевт сам не должен быть носителем идеального психического здоровья, тогда для клиента он будет слишком идеален, он должен быть по десятибалльной системе на семь-восемь баллов, немножко с животиком, немножко с какой-то кривизной, немножко с неврозом, но не в психозе, конечно. (Смеется.) Возможно, вы ратуете за правду и природную красоту.

Яков Кротов: А вы как думаете, отец Евгений, лучше быть невротиком или ханжой?

Евгений Пискарев: Важно соответствовать своему состоянию. Когда мы играем роль, можно заиграться – я такой весь из себя вальяжный, я говорю по существу или во мне действительно живет спокойный дух Божий? Будучи в публичной ситуации, я соединяюсь с этим духом. Вот на службу священник облачается, молится и потихонечку входит в иное, богослужебное состояние души. Что такое невроз, к чему он ведет? Это может быть невроз совестливости.

Марина Филоник: В интервью мы слышали такую точку зрения, что верующий как бы в более выгодных условиях, у него есть Бог, есть дополнительный ресурс – религия, и вера как ресурс, конечно, помогает лучше справляться с неврозом. Но я могу сказать из большого опыта работы с верующими и церковных служений, что это двояко, и в ряде случаев здоровая религиозность будет способствовать улучшению психологического здоровья человека, но нередко мы имеем дело с таким феноменом, который я условно называю "церковь цементирует невроз". Человек приходит с тем или иным внутренним перекосом и вычитывает из церковной традиции то, что подкрепляет его невротичность. Была у меня низкая самооценка, неуверенность, детские травмы, меня гоняли в школе, я боялся людей, был социофобичен, стеснителен и считал себя ужасным (феномен "гадкого утенка"). Я прихожу в храм, читаю про смирение: святые видели свои грехи как песок морской, быть хуже всех – это круто. И я понимаю, что у меня все супер, у меня смирение, я на пути к святости. И тогда уже психотерапия более безнадежна, потому что не будет запроса, я буду убежден в истинности этого, формируется такая подмена. И тогда религия, вера – это не то, что позволяет мне улучшать мое состояние, не ресурс, а то, что, наоборот, закрепляет нездоровую картину мира. Таких примеров очень много, и с такими людьми потом гораздо тяжелее работать, поворачивать их в сторону расширения взгляда, здоровья.

Яков Кротов: А чем вообще занимается психолог?

Евгений Пискарев: По-разному, кто как. Например, тренер – я натаскаю человека на определенный результат, как на сдачу ЕГЭ.

Яков Кротов: А в религии обращение – это разве не то же самое, что поворачивание? Отвернись от зла и повернись ко благу.

Евгений Пискарев: Это произвольный, субъективный акт. А когда я поворачиваю другого, я каюсь сам, но не каюсь за другого.

Яков Кротов: А вот Иуда… Женщина помазывает ноги драгоценным парфюмом, по 300 сестерциев – это примерная цена очень хорошего раба, на современные деньги где-то 20–30 тысяч долларов, и он говорит, что лучше было бы продать… Это же тоже какой-то невроз – все время подсчитывать. И эти 30 сребреников, которые потом он отбрасывает – действительно жадный человек не выбросил бы деньги.

Евгений Пискарев: 30 сребреников – небольшая сумма. Вы предлагаете нам исследовать психопатологию Иуды?

Яков Кротов: Скорее психологию предательства, потому что все мы немножко предатели.

Марина Филоник: Мне не отзывается идея говорить, невроз это или нет, потому что тут есть противоречия. Но если бы была идея фикс про деньги, не было бы такой корреляции про 30 сребреников. Есть непоследовательность, и в этом смысле можно говорить, что есть какой-то дефицит целостности. И ключевое, как мне кажется, это все-таки страх, но это не про деньги.

Яков Кротов: А почему он покончил с собой? Это, видимо, тоже результат какого-то ужаса в нем.

Евгений Пискарев: Это скорее от безвыходности.

Яков Кротов: Но безвыходность мнимая. Можно было бы поплакать и покаяться, как Петр. А сколько предателей не каялись и спокойно брали деньги – и ничего. Я к тому, что невроз – это, кажется, не всегда плохо. В культуре XIX века, даже, может быть, и пораньше… Романтики говорят, что если бы Адам и Ева не покинули рай, они были бы подлецами, они купились бы на это блаженство, а они его покинули, сатана восстал, значит, невроз – это мощное средство творческого духа. Пушкин же был невротик? Чуть что, сразу стреляться.

Марина Филоник: Ну, это все-таки еще культурно обусловлено.

Яков Кротов: Но таких, как Пушкин, который при каждом случае – на дуэль, были все-таки единицы, это было не очень нормальное поведение. А вот Фет – странный поэт и тайный советник, и это кажется диссонирующим. Может ли христианин быть совсем уж нормальным?

Марина Филоник: Христианин ничем не отличается от всех остальных людей, он тоже человек. Мне кажется, не так важно, есть ли у меня невроз, а важно, что я делаю с тем, что у меня есть – страсть, зависимость, невроз, что угодно, важна моя личностная позиция. Я могу быть захвачен аффектом, своим невротическим позывом, могу быть пассивной жертвой этого, объектом, и это одна история, а могу быть над этим, в рефлексивной, субъектной позиции, и это хорошо. Мы знаем, как прекрасны творческие произведения людей с тем или иным психическим расстройством, даже уже не невротического, а чаше психотического уровня. И это очень классный способ – терапия творческим самовыражением, например, когда мы даем переживанию творческую форму. А если у меня слишком все гладко, спокойно, и не про мирную целостность, а скорее про равнодушие, то там и не будет порыва.

Евгений Пискарев: Психопатология – это когда человек играл-играл и заигрался, врал-врал и заврался, и он уже живет в ложной самоидентичности. Если он говорит о себе, что он – Наполеон, тут явное несоответствие, а если он говорит о себе что-то очень приличное, типа "я врач, у меня есть диплом врача", – по случаю купил его в переходе.

Марина Филоник: Про идентичность я бы поспорила. Покажите мне людей, у которых есть подлинная идентичность. Насколько мы вообще знаем, кто мы? Это очень серьезный вопрос.

Евгений Пискарев: Кто я – субъект или тот, кого поворачивают? Спортсмен – глина в руках тренера, актер – глина в руках режиссера, а христианин – глина в руках пастыря.

Яков Кротов: Это невроз?

Евгений Пискарев: Это позиция. И какая у него будущность? Я ни за что не отвечаю, отвечает тренер, режиссер, пастырь, и я им доверяю.

Яков Кротов: То есть когда человек задает Богу вопрос о смысле страданий, о смысле своей жизни, то это, может быть, невроз, потому что Бог по определению не может высказать человеку, кто он.

Евгений Пискарев: Да, это решает сам человек. Есть понятие – "призвание", то, на что я откликаюсь. Я могу откликаться на внешнюю красоту, а могу откликаться на суть, в моей душе это вызывает отклик.

Яков Кротов: А если душа большая и отклик патологический, и я начинаю откликаться на. порнографию?

Евгений Пискарев: И что же в этом патологического? Это естественность. Другое дело – пойму ли я, что на порнографии я не построю свою жизнь? Это резонирует с инстинктами, это психология соблазна – апеллировать к биологическому качеству и повести за собой. И за этим тоже стоит такая идея манипуляции. НЛП – установил контакт, пристроил и повел, как крыс под дудочку.

Яков Кротов: Фрейд ввел понятие невроза, и религию он рассматривал как невроз. Он был прав?

Евгений Пискарев: Возможно.

Марина Филоник: Невозможно подвести все это под общее основание. Очень важно, какова мотивация, какая личностная позиция. Одно и то же действие, религиозное поведение, одна и та же молитва, взывание к Богу о смысле жизни – мне это очень нравится, и что же здесь невротического? Важна мотивация: что я реализую этим своим действием, и осознаю ли я это. Возможно, я кормлю этим свою неосознаваемую потребность, чтобы снизить тревогу или какую-то навязчивость, каждый день читаю 20 акафистов, потому что невроз навязчивых состояний говорит мне, что если я этого не сделаю, то произойдет что-то очень плохое. Типичный пример – из обсессивно-компульсивного расстройства, например: тут религиозность ни при чем, это просто мой невроз опредмечивается в религиозную форму. Если это подлинная вера, духовная реальность человека, и он ищет Бога живого, взыскует смысла жизни, ищет себя, – почему это невроз? При этом не надо быть в иллюзиях: у нас деятельность всегда полимотивирована, всегда примешивается что-то еще. Вряд ли есть чистая, абсолютная мотивация, и бессознательное никто не отменял.

Евгений Пискарев: И как отфильтровать – я рефлексирую или не рефлексирую, я говорю себе правду, или я просто в тренде?

Когда я работаю с клиентом, я все время говорю: "Я до вас сейчас дотронусь", – и тому подобное: считается, что важно поставить в известность. Хотя на самом деле Христос не устанавливал никаких контрактов.

Яков Кротов: А Новый Завет не надо переводить как контракт?

Евгений Пискарев: Ну, да: контракт, союз.

Яков Кротов: Да – я вам все, вы мне себя.

Евгений Пискарев: И будьте любезны на крест по контракту…

Яков Кротов: Ну, это же метафора. Его страдания настоящие, а наши невротические.

Евгений Пискарев: Здесь возникает тема подмены. Есть такая парадигма – часть вместо целого, когда я даю часть, а хочу получить целое, меняю.

Яков Кротов: Я вам невроз, а вы мне, товарищ Бог, Царствие небесное.

Марина Филоник: Ну, для Бога так ли важно, есть ли у тебя невроз?

Евгений Пискарев: Согласен.

Яков Кротов: А тогда зачем вы помогаете верующим? Идите со своим неврозом и молитесь…

Марина Филоник: Это же не отменяет, как и в медицине, того, что нормально хотеть быть здоровым и более свободным.

Яков Кротов: То есть и с православной точки зрения лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным?

Марина Филоник: А вы считаете, что нужно добровольно оставаться в недуге? И когда у вас высокая температура, вы не будете пить жаропонижающее, будете претерпевать страдания?

Евгений Пискарев: Высокая температура – защитная реакция организма, она дана Богом. Разве не так? (Смеются.)

Яков Кротов: Товарищи, не отвергайте медицину! Не слушайте, это психотерапевты, это не практикующие педиатры или терапевты. Действительно, Бог приемлет нас и с неврозами.

Марина Филоник: С одной стороны, не важно, что у тебя есть, чем ты болеешь. Второе: нормально хотеть более здоровой и более свободной жизни. Третье: все-таки та или иная часть психопатологии, в том числе невротизация может мешать быть в более здоровой духовной жизни, потому что слишком сильное искажение – это как грязные очки: слишком сильная моя искаженность будет мешать моим более здоровым отношениям с Богом.

Евгений Пискарев: Она искажает тотально.

Яков Кротов: Вы сказали, что поведение может быть одно, а интенции разные.

Марина Филоник: Конечно.

Яков Кротов: А мне кажется, что по Достоевскому интереснее. В "Братьях Карамазовых" два вида старцев, один старец – святой и просветленный; там получился чуть-чуть слащавый образ: травка, птички… Сами оптинские старцы над этим хихикали, потому что они знают, что зла в мире больше, чем даже в романе Достоевского. Но старец карикатурный, злобный, который всех поносит, отчитывает и так далее, это ведь совершенно другое поведение. И невротичное из них только одно – там, где агрессия. Агрессия – это невроз?

Марина Филоник: Агрессия – это врожденная, биологическая эмоциональная составляющая. У младенца пять врожденных эмоций, и гнев – одна из них.

Яков Кротов: Гнев – может быть, а агрессия – нет. Я говорю об агрессии как о культурном, а не как о врожденном явлении. Существуют личные границы, каждый о себе их знает, и есть заповедь – не делай другому того, чего не хочешь, чтобы делали тебе.

Евгений Пискарев: Это разумное поведение. Но иногда мы лишаемся разума. Кого Бог хочет наказать, того он лишает разума.

Яков Кротов: Задам вопрос, который часто слышу от атеистов и сам себе тоже задаю. Если вы верующие, христиане, все такие замечательные.

Евгений Пискарев: Что вы воюете друг с другом, где ваша любовь?

Яков Кротов: Да. Почему средний уровень антисемитизма в мире – условно говоря, 20%, а среди верующих – 23%? Почему мы хуже, а не лучше других?

Марина Филоник: Мне кажется, это скорее трагедия, чем норма.

Яков Кротов: Скорее драма, а не что-то неизбывное.

Марина Филоник: Но этот вопрос каждый может задать сам себе. Я могу спросить себя: почему, столько лет живя в храме и проходя разные этапы духовной жизни, я пока еще не являю собой источник света, мирного духа и любви?

Яков Кротов: Почему, приходя в храм, мы иногда становимся хуже?

Марина Филоник: Потому что обостряются очень многие вещи, и это опять про цементирование. Если раньше у меня что-то в себе было под вопросом, то тут я очень удобно нахожу оправдания своим качествам. У меня была агрессивность, а тут я ее классно опредмечиваю – гнать всех инакомыслящих. Раньше у меня была проблема – я не любил некоторых граждан, а теперь у меня есть отличная "крыша" под это дело.

Яков Кротов: Дайте мне Бога – и я надаю всем по шее. (Смеется.)

Марина Филоник: У меня есть право легализации, и у меня снимается вина, успокаивается совесть, и я теперь за истину всех буду расстреливать – отлично!

Яков Кротов: Можно быть верующим, гонимым, плакать и все-таки не быть невротиком? Или быть невротиком и быть святым? Бог – не только психотерапевт, но Бог может и хочет что-то сделать с нашей жизнью.

Евгений Пискарев: Бог над всеми людьми: и над невротиками, и над не невротиками. Дело в искренности. Невротик может играть свой невроз, свою болезнь, вымогая сочувствие – может быть такая стратегия. Агрессия – составной элемент, она может проявляться, а может не проявляться.

Яков Кротов: Что сделать, чтобы наша вера вела не к усугублению, а к облегчению своих и чужих проблем?

Марина Филоник: Приходить с этим к Богу и говорить: Господи, вот мой невроз, я ничего не могу с ним сделать, но Ты посмотри и сделай с этим что-нибудь.

Евгений Пискарев: Да, то есть смирение: я осознаю.

Марина Филоник: Осознаю, отделяю – "я" не равно "мой невроз", и я несу свой невроз в корзиночке Богу. И психотерапевту. И отцу Евгению.