По фрейду религия это коллективный невроз

В основе фрейдовской теории невроза лежит так называемая динамическая модель психики, т. е. представление о психическом процессе как о противоборстве разнонаправленных сил (сознания и бессознательного, “Оно” и “Сверх-Я”), которое создает постоянное напряжение. Именно это напряжение, превышая допустимую “пороговую величину”, ведет к нарушениям в работе психического механизма; Фрейд именовал это “психической травмой”. Событие, ставшее ее причиной, психически перерабатывается таким образом, чтобы избыть связанные с ним болезненные ощущения; оно вытесняется в бессознательное, иначе говоря, забывается. Человеку действительно удается таким образом избавиться от множества психических травм. Однако бывают случаи, когда вытеснение проходит неудачно. Обычно они связаны с “ущемленным аффектом” - обостренное эмоциональное переживание, сопутствующее травме, не находит выхода, человеку приходится скрывать или подавлять свои чувства. Неудачное вытеснение означает, что воспоминание о событии ушло из сознания, но продолжает активно существовать в бессознательном. Оно не может проникнуть в сознание в силу действия механизмов сопротивления, но посылает туда своего заместителя - некоторый символический образ, который искажает Исходное представление настолько, чтобы замаскировать свою генетическую связь с ним. Беспрепятственно проникая в сознание, замещающее представление влечет за собой и все болезненные переживания, от которых предполагалось избавиться посредством вытеснения; оно приобретает в сознании ту значимость, которая прежде отличала действительное воспоминание, и столь же активно воздействует на волевую и интеллектуальную сферу. Больные, не осознавая этого, “страдают воспоминаниями”, более того, они фиксированы на травмирующем воспоминании, хотя оно представлено для них символом: вместо кратковременного конфликта наступает нескончаемое страдание. Внешняя абсурдность, иррациональность эмоциональных проявлений и поведения невротика обусловлены тем, что эмоции и действия, которые были бы вполне логичны и рациональны в отношении своего действительного объекта, направляются теперь на объект-заместитель, связь которого с исходным объектом существует лишь в бессознательном больного.

В травмирующем впечатлении нередко обнаруживаются остатки обстоятельств детства, связанные с инфантильной сексуальностью, эдиповым комплексом. Не менее важной, однако, представлялась Фрейду неизменная связь психической травмы с обстоятельствами любовной жизни. В основе психической травмы, считал он, всегда лежит неудовлетворенное влечение, неудовлетворенная потребность в любви. Невротические симптомы несут индивиду не только страдание, но и некоторое удовлетворение, которое носит иллюзорный и компенсаторный характер. Пускай частичное и неполное, это удовлетворение все же имеет большую ценность по сравнению с теми возможностями, которые предлагает реальная жизнь. Невротики “сбегают” в болезнь потому, что в силу собственной неприспособленности или неблагоприятных жизненных обстоятельств не видят возможности найти удовлетворения в реальной жизни. В этом смысле невроз есть своего рода монастырь.

Именно с этим связана наиболее пагубная, по мнению Фрейда, сторона невротического заболевания - отстраненность от реальной действительности. Невротик действительно хуже приспособлен к окружающему миру (отсюда один из существенных признаков невротиэации - разрушение социальных связей). Внешний мир несет с собой угрозу, нагрузку, напряжение, необходимость сопротивляться и бороться - на все это у невротика нет ни сил, ни желания. Он лишен многих источников душевной энергии, которые были бы полезны для образования его характера и нормализации жизни. Слишком рано проявившееся вытеснение исключает возможность сублимации. Энергичный и пользующийся успехом человек - тот, кому удалось осуществить свои желания. В противном случае он отстраняется от действительности, уходит в свой фантастический мир, где ищет фантастического удовлетворения. Излечению невроза, как правило, сопротивляется и сознательное - “Я”, и бессознательное - “Оно”. “Я” - потому что боится впустить в сознание исходное травмирующее воспоминание, “Оно” - потому что инстинкты не желают терять иллюзорное удовлетворение без надежды обрести нечто лучшее.

Описанные процессы неизбежно сопровождаются ростом значимости невротической идеи. “Невротики, - писал Фрейд, - живут в особом мире, в котором. имеет значение только “невротическая оценка”, то есть на них оказывает действие только то, что составляет предмет интенсивной мысли и аффективного представления, а сходство с внешней реальностью является чем-то второстепенным”. Именно это замечание можно рассматривать как ключевое для понимания аналогии между религией и неврозом. Верующий человек, с точки зрения Фрейда, так же, как, и невротик, существует в мире, где важна только религиозная оценка. Реальный мир и его рационально выявляемые взаимосвязи значимы лишь на периферии жизни и лишь до тех пор, пока не вступили в противоречие со взаимосвязями, полагаемыми верой. Истины вероучения, которые, безусловно, образуют для верующего “предмет аффективного представления”, накладывают свой отпечаток на картину мира, задают алгоритм для формирования оценок, имеют решающее значение для поведения индивида. Однако этим сходство религии с неврозом отнюдь не исчерпывается. Религиозность имеет те же источники, что и невроз: ее образы и идеи суть допущенные в сознание символы, замещающие некоторые первичные бессознательные содержания, доступ которых в сознание прегражден силами сопротивления. Скрываемые символами бессознательные содержания (как и невротические) связаны с эротическими влечениями, инфантильной сексуальностью и эдиповым комплексом, с фрустрированной потребностью в любви и с некоторым травмирующим опытом (выразившимся в конкретном событии), сопряженным с этой фрустрацией; внутренний запрет на проникновение бессознательных содержаний в сознание обусловлен, с одной стороны, их травмирующим влиянием, с другой - несовместимостью с требованиями социальных норм, представленных в “Сверх-Я”. В основе религиозной веры лежит действие тех же психических механизмов, которые ведут к образованию невроза, а именно: вытеснение травмирующего, содержания, сопротивление его проникновению в сознание; замещение вытесненного содержания символическим; перенесение на него эмоций и значимости, которые были связаны с исходным содержанием; формирование симптомов, т. e. форм религиозного поведения, например, культовых действий, которые одновременно и дают выражение негативному эмоциональному переживанию, и обеспечивают частичное, иллюзорное удовлетворение неудовлетворенных влечений. Наконец, религиозность идентична неврозу по своим результатам: деградация принципа реальности, отказ от рациональных суждений и оценок, преобладание аффективной оценки, уход от внешнего мира, формирование фантастической действительности, рост значимости внутренних переживаний, склонность к невротическим (рационально не мотивированным) запретам и навязчивым (имеющим не практический, а символический смысл) действиям.

Но есть одно важное обстоятельство, которое отличает религию от невроза: это ее социальный, коллективный характер. Если невроз ведет к изоляции индивида и разрушению его социальных связей, то религия, напротив, является мощным импульсом и гарантом интеграции в обществе. Препятствуя рациональному освоению природного мира, она в то же время образует базис для взаимодействия с миром социальным. Объясняется это тем, что именуемый религией невроз имеет коллективный характер, который проявляется двояко: и в том, что религиозные представления разделяются большими группами людей, и в том, что исходная травма представляет собой некоторую реальность, к которой причастны те же самые группы. Вопрос о том, каковы эти травмирующие обстоятельства, толкуется у Фрейда достаточно широко. В работе “Будущее одной иллюзии” он привлекает к рассмотрению чуть ли не весь спектр обстоятельств, травмирующих индивидуальный И коллективный нарциссизм, традиционно подразделяй их на власть сил природы (катастрофы, болезни, неизбежность смерти и т.д.) и несовершенство культуры (необходимость Тяжелого труда, неизбежные в обществе ограничения инстинктивных влечений, социальная несправедливость и т.п). Здесь позиций Фрейда не оригинальна - он открыто следует традиции, объяснять религию ограниченностью человеческого бытия, которая восходит к античному утверждению “страх создал богов, проходит красной нитью в философии религии Нового времени и в наиболее развернутом виде предстает в работах французских материалистов XVIII в., а также Фейербаха (во многом, кстати, предвосхитившего воззрения Фрейда). Однако у Фрейда есть и другой, более конкретный ответ на вопрос о травмирующих обстоятельствах религиозного невроза, и он составляет несомненную оригинальность и специфику фрейдизма. Это - гипотеза якобы имевшего место “первобытного отцеубийства”, на протяжении Тысячелетий сохранявшегося в памяти многих поколений.

З. ФРЕЙД О РЕЛИГИИ (Романов А.В.)

Религия как универсальный невроз

Во время аналитических сеансов происходит обсуждение с пациентом таких проблем как смысл страдания, давление чувства вины, диалог с совестью, индивидуальная ответственность, иррациональные фобии. Все эти проблемы – независимо от использования конфессиональной символики – являются религиозными проблемами.

У пациентов, страдающих невро­зом навязчивых состояний действие защитных механизмов осуществляется, зачастую, в форме суеверий, магии, религиозных ритуалов.

Подавленное, вытесненное в бессознательное, не может не проецироваться вовне. Навязчивый невроз – это патологическая копия религии. Невроз Фрейд определяет как индивидуальную религиозность. Религию – как всеобщий невроз навязчивых со­стояний.

+ Религиозные ритуалы подобны действию невротиков.

- Неврозы навязчивых со­стояний – это неконтролируемые мысли, страхи, переживания тревоги, которые преследуют человека и не зависят от его воли. Так же как и транслируемая ими реальность, для человека они носят объективный характер.

- Поведение невротика имеет символический характер – наряду с устойчивыми описками, оговорками, формами забывания. Оно полно скрытого смысла как проявление неосознанных, репрессированных мотивов и представлений.

Но с другой стороны, в ре­лигиозных образах базовые влечения обретают символическое удовлетворение. Тем самым внутриличностный конфликт меж­ду сознательным и бессознательным теряет свою силу.

В древних религиях, как отмечается Фрейдом, потребности, в которых человек отказывал себе, проецировались на образ Бога. Их удовлетворение разрешалось только в качестве служения Ему, во имя Бога. В боге человек находил свое бессознательное, т. е. свою целостность. (В весенних вакханалиях, посвященных Вакху, высвобождалось репрессированное либидо.) Боги символизировали бессознательные мотивы и черты личности. (Афина – мудрость и умения человека, Арес и Марс – агрессию, Юнона – женское начало и т. д.)

Словом, в основу психо­аналитического понимания религии Фрейдом была положена способность чело­века к вытеснению, сублимированию бессознательных влечений, проецированию их вовне и символическому удовлетворению социально неприемлемых, запретных желаний.

Проекция. Мифологическое миросозерцание, простираю­щееся и на новейшие религии, есть проецированная во внешний мир психология.

Р. – психотерапия. 1) Религия устраняет ответственность. Религия защищает от невротического заболевания верующих, тем, что лишает их ком­плекса родителей, которое определяет сознание вины как индивида, так и всего человечества. Религия уничтожает возможность ответственности и связанное с ним чувство вины. Неверую­щий же вынужден в одиночку справляться с этой задачей.

Тотем, табу и невроз

Инцестуальность – объединяет первобытного человека, ребенка и невротика. Страх перед инцестом дикарей есть типичная инфантильная черта и свидетель­ствует о сходстве с психической жизнью невротиков, чья либидозная направленность также носит кровосмесительный характер. В рамках древних культур осознание угрозы инцестуальных стремлений проявлялось в жестких табу по их пресечению. Они вытеснялись в сферу бессознательного, откуда оказывали влияние на культуру и поведение человека. Отрицание инцестуальности врослыми есть форма отвержения кровосмесительности, имевшей место в древности. Согласно психоанализу первый либидозный опыт ребенка инцестуален: он направлен на мать или отца. Что является основой отождествления ребенка, дикаря и невротика.

табу и ам­бивалентность чувств. Ограничения развитых нравственных систем коренятся в запретах древних табу.

Выявились два основные табу: 1. Не убивать тотемное животное и 2. Табу на представителей противоположного пола своего тотема, т. е. табу на инцест. То и другое являло собой искушение, одновременно – инфантильные желания, составляющие основу неврозов.

Но, подчеркивая различие, Фрейд отмечал, что табу – социаль­ный феномен, а не невроз.

Происхождение религии – тотемизм.

инфантильного возвращения тотема.

теории происхождения тотемизма — номиналистическую (по наименованию), социологическую, психологическую.

В детских страхах перед животными проявляются тотемистские установки, а сам тотемизм производен от комплекса Эдипа.

Древние сыновья в акте поедания отца в собственном восприятии отождествляются с ним и его силой. Но после его убийства они переживают раскаяние и чувство вины, которые порождают запрет на то, к чему они так стремились. Дабы достичь облегчения, они переносят амбивалентные чувства с отца на тотемное животное. На место отца ими ставится тотем. Они утверждают недопустимость убийства тотема, как заместителя отца, и отказываются от освободившихся женщин своего рода и тотема.

Таким образом, из комплекса Эдипа и сознания вины перед отцом возникают два основных табу тотемизма: запрет на убийство животного-тотема и запрет на инцестуальные отношения с женщинами своего тотема. Табу на инцест способствует формированию социальной организации, т. к. устраняет соперничество между братьями, между членами рода. Табу на тотемные животные способствует возникновению религии.

Тотем символически замещает отца. Корни религии, по Фрейду, заключены в отцовском комплексе. За тотемизмом таится драма каждого мальчика.

Обожествленное тотемное животное заменяется образом Бога.

Тотем является первой формой отца: тотем – это и первопредок..

Тотемизм произошел из комплекса сыновней вины, как попытка успокоить это чувство и умилостивить оскорбленного отца поздним послушанием. Все более поздние религии для Фрейда были попытками разрешить ту же проблему.

Созданные человеком боги устраняют страх перед природой, примиряют с судьбой, предстающей прежде всего в виде неизбежности смерти, вознаграждают за страдания в жизни. Религия делает беспомощность людей более приемлемой. В ней компенсируется недостаточность значимого: зло наказывается, добро и страдания вознаграждаются – если не при жизни, то после смерти. Значимые характеристики различных богов объединяются, образуя идею единого всеблагого Бога. Отношение че­ловека к Богу отождествляется с от­ношением ребенка к всесильному отцу. Они характеризуются непосредственностью, интимностью и инфантильностью. В соответствии с классической идеей Ф. Шлейермахера, религия по Фрейду порождается состоянием зависимости и беспомощности человека. Религия является формой психологической защиты.

Критика. Несмотря на выявление связи между тотемизмом и христианством, Фрейд не конкретизирует пути трансформации сакрального животного в богочеловека.

Он определил связь между отцовским комплексом и состоянием беспомощности человека.

Психологические защиты – удел невротиков. Они порождаются неврозами и формируют их. Без изменения отношения человека к действительности, без психологических защит, жизнь для человека экзистенциально невыносима. Беспомощность человека становится в большей степени переносимой.

Вероучения противоречат разуму потому, что проецируют всеобщие желания человечества. Религия – иллюзорное исполнение древнейших навязчивых желаний чело­вечества.

Фрейд полагал, что времена инквизиции с соответствующим сжиганием еретиков на костре завершены и изложение собственной позиции для него не опасно.

Религия – это иллюзия, в рамках которой желаемое выдается за действительное. Религиозная мораль опирается на веру в Бога-Отца – всесильного, строгого и заботливого. Эта иллюзорная основа морали ненадежна. Необходимы более прочные основания нравственности в виде разума и науки.

Сексолог Бейлькин on-line

Замечательный психоаналитик Эрих Фромм в своей книге “Религия и психоанализ” делит все религии мира на авторитарные и гуманистические. Энциклопедический словарь, изданный в Оксфорде, так формулирует сущность религии: “Религия есть признание человеком некоей высшей невидимой силы, управляющей его судьбой и требующей послушания, почитания и поклонения”.

Анализируя это определение, Фромм замечает, что “акцент здесь делается на том, что человеком управляет стоящая вовне высшая сила, которая вправе заставить человека поклоняться ей, причём отказ от почитания и послушания означает совершение греха”. Иными словами, по Фромму, в авторитарной религии (вне зависимости от того, кто в ней считается Богом) - “главная добродетель послушание, худший грех – непослушание. Насколько божество признаётся всемогущим и всезнающим, настолько человек считается бессильным и незначительным, он добивается благоволения или помощи от божества только в случае полного подчинения. Повиновение сильной власти – один из путей, на котором человек избегает чувства одиночества и ограниченности. В акте капитуляции он теряет независимость и цельность как индивид, но обретает чувство защищённости, становясь как бы частью внушающей благоговение силы”.

Понятно, что авторитарная религия отличается от авторитарной светской идеологии лишь тем, что место Бога в ней занимает Вождь, Партия, Государство и прочие символы власти и почитания, в которые следует верить. Поэтому-то Фромм объединяет эти понятия, называя подобную идеологию светской авторитарной религией, в рамках которой “жизнь индивида считается незначительной, и достоинство человека полагают как раз в отрицании его достоинства и силы. Часто авторитарная религия постулирует абстрактный и далёкий идеал, почти не имеющий связи с реальной жизнью реальных людей. Ради таких идеалов, как “жизнь после смерти” или “будущее человечества”, можно пожертвовать жизнью и счастьем людей, живущих здесь и теперь; полагаемые цели оправдывают любые средства и становятся символами, во имя которых религиозные или светские “элиты” распоряжаются жизнью других людей.

Гуманистическая религия, напротив, избирает центром человека и его силы. Человек должен развить свой разум, чтобы понять себя, своё отношение к другим и своё место во Вселенной. Он должен развить способность любви к другим, как и к себе, и почувствовать единство всех живых существ. Он должен обладать принципами и нормами, которые вели бы его к этой цели. Религиозный опыт в таком типе религии – переживание единства со всем, основанное на родстве человека с миром, постигаемым мыслью и любовью. Цель человека в гуманистической религии – достижение величайшей силы, а не величайшего бессилия; добродетель – в самореализации, а не в послушании. Преобладающее настроение – радость, а не страдание и вина, как в авторитарной религии”.

В качестве примеров гуманистических религий Фромм называет учения Иисуса, Исайи, Сократа, Спинозы, ранний буддизм и даосизм. При этом, по его мнению, “раннее христианство было гуманистическим, а не авторитарным учением, что видно из всех высказываний Иисуса. Его наставление: “Царствие Божие внутри вас” - является простым и ясным выражением неавторитарного мышления. Однако всего через несколько сот лет после того, как христианство из религии бедных и скромных земледельцев, ремесленников и рабов превратилось в религию правителей Римской империи, стала доминировать авторитарная тенденция”.

Подобно тому, как Фромм сблизил религиозные и светские авторитарные системы, дав им одно название религии, так и в случае гуманистических религий он предлагает объединить религиозные и философские системы вне зависимости, есть в них Бог (так называемые теистические религии, от греческого слова “тео” - Бог) или нет (нетеистические религии). В теистической (или деистической) гуманистической религии, по определению Фромма, “Бог – образ высшей человеческой самости, символ того, чем человек потенциально является или каким он должен стать; в авторитарной религии Бог – единственный обладатель того, что первоначально принадлежало человеку: он владеет его разумом и его любовью. Чем совершеннее Бог, тем несовершеннее человек. Человек проецирует лучшее, что у него имеется на Бога, и тем самым обедняет себя. Теперь вся любовь, мудрость и справедливость принадлежат Богу, человек же лишён этих качеств, он опустошён и обездолен. Начав с чувства собственной малости, он стал теперь совершенно безвластным и лишился силы; все его силы спроецированы на Бога. Такую же проекцию можно иногда наблюдать в межличностных отношениях мазохистского типа, когда один человек внушает благоговение другому, и тот приписывает ему свои собственные силы и стремления. Этот же механизм заставляет наделять вождей самых бесчеловечных обществ качествами высшей мудрости и доброты.

Когда человек проецирует свои лучшие способности на Бога, каким становится его отношение к собственным силам? Они отделились от него, человек отчуждён от себя. Всё, чем он обладал, принадлежит теперь Богу, и в нём самом ничего не осталось. Только через посредство Бога он имеет доступ к самому себе. Поклоняясь Богу, он пытается соприкоснуться с той частью самости, которую утратил. Отдав Богу всё, что у него было, человек умоляет Бога вернуть что–нибудь из того, что ему ранее принадлежало. Но, отдав своё, он теперь в полной власти у Бога. Он чувствует себя “грешником”, поскольку лишил себя всего благого, и только божьей милостью или благодатью может возвратить то, что единственно и делает его человеком. И чтобы убедить Бога дать ему немного любви, он должен доказать ему, насколько лишён её; чтобы убедить Бога, что нуждается в руководстве высшей мудрости, он должен доказать, насколько лишён мудрости, когда предоставлен самому себе.

Но отчуждение от собственных сил не только ставит человека в рабскую зависимость от Бога, но и делает его злым. Он лишается веры в окружающих и в самого себя, лишается опыта собственной любви, собственного разума. В результате “священное” отделяется от “мирского”. В миру человек поступает без любви; в той части своей жизни, которая отдана религии, он чувствует себя грешником (он и есть грешник, поскольку жизнь без любви есть грех) и пытается вернуть потерянную человечность, соприкасаясь с Богом. Одновременно он старается заслужить прощение, выставляя собственную беспомощность и незначительность. Таким образом, оказывается, что именно из попытки вымолить прощение и вырастают его грехи. Перед ним трудная дилемма: чем больше он славит Бога, тем он опустошённее. Чем он опустошённее, тем более греховным он себя чувствует, тем больше славит Бога и тем менее способен к восстановлению самости”.

Уже из упоминания о мазохизме читатель может легко понять суть открытия, сделанного когда-то Зигмундом Фрейдом. Основатель психоанализа заметил, что религиозные культы удивительно схожи с проявлениями неврозов. В изложении Фромма, книга Фрейда “Будущее одной иллюзии” объясняет происхождение религии из “беспомощности человека перед противодействующими силами природы и внутренними инстинктивными силами. Религия появляется на ранней ступени развития человечества, когда человек ещё не может применить разум, чтобы справиться с этими внешними и внутренними силами, и должен подавлять их или управлять ими, создавая то, что Фрейд называет “иллюзией”; беря материал из детского опыта. Ощущая опасные, неуправляемые и непонятные силы внутри и вне себя, человек как бы припоминает свой детский опыт и возвращается к тому времени, когда он чувствовал, что находится под защитой отца, обладающего высшей мудростью и силой, и мог завоевать его любовь и защиту, подчиняясь приказаниям и стараясь не нарушать запреты.

Итак, религия, согласно Фрейду, - это повторение детского опыта. Человек защищается от угрожающих ему сил так же, как в детстве; он учится справляться с собственной уязвимостью, полагаясь на отца, восхищаясь им и страшась его. Фрейд сравнивает религию с детскими неврозами навязчивости. Для него религия – это коллективный невроз, вызванный обстоятельствами, сходными с теми, которые вызывают детский невроз”.

Помимо целого ряда упрёков, которые Фрейд делает в адрес религии, он полагает, что она – “слишком шаткое основание для морали. Если правильность этических норм определяется тем, что это суть заповеди Божии, то будущее этики оказывается зависимым в своём существовании от веры в Бога”, которая фактически почти исчезла в современной жизни (при опросе лишь очень немногие допускают его существование). “Идеалы, в которые верил Фрейд, это братская любовь, истина и свобода. Разум и свобода, по мнению Фрейда, взаимозависимы. Если человек отбрасывает иллюзию отеческого Бога, если он сознаёт своё одиночество и незначительность во Вселенной, то становится похож на ребёнка, покинувшего отчий дом. Но задачей человеческого развития является как раз преодоление инфантильной привязанности. Человек должен научиться иметь дело с реальностью. Если он знает, что ему не на что положиться, кроме собственных сил, то он научится правильно ими пользоваться. Только свободный человек – человек, освободившийся от власти авторитета, власти, которая одновременно угрожает и защищает, - может правильно употребить разум и понять мир и свою роль в нём объективно, не впадая в иллюзии; он также способен развить и использовать присущие ему возможности”.

Эта способность к самореализации, по мнению психоаналитика Виктора Франкла, должна стать основанием для “саморелигии”, индивидуальной религии, суть которой в самотрансценденции, то есть в выходе за пределы своего нынешнего “я”. Слово “трансцендентный” в переводе с латинского языка означает “выходящий за пределы”. В религии при этом понимается то, что находится за пределами человеческого разума и материального мира. Виктор Франкл в это слово вкладывает другой смысл. Человек должен постоянно стремиться выйти за пределы своего “я”, чтобы реализовать присущие ему потенциальные возможности. Он пишет: “Быть человеком – значит выходить за пределы самого себя. Я бы сказал, что сущность человеческого существования заключена в его самотрансценденции. Быть человеком – значит всегда быть направленным на что-то или на кого-то, отдаваться делу, которому человек себя посвятил, человеку, которого он любит, или Богу, которому он служит”.

Из такой позиции Франкла становится понятным его отношение к религии. Он рассказывает “Как-то раз у меня брала интервью журналистка из “Тайм”. Она задала мне вопрос, вижу ли я тенденцию к уходу от религии. Я сказал, что существует тенденция к уходу не от религии, а от тех верований, которые, похоже, не занимаются ничем другим, кроме борьбы друг с другом и переманиванием друг у друга верующих. Значит ли это, спросила журналистка, что рано или поздно мы придём к универсальной религии? Напротив, ответил я, мы движемся не к универсальной, а к личной, глубоко персонифицированной религиозности, с помощью которой каждый сможет общаться с Богом на своём собственном, личном, интимном языке”.

Речь идёт при этом не о трансцендентном Боге, а о том, о котором сам Франкл рассказывает так: “Когда мне было около пятнадцати лет, у меня сложилось то определение Бога, к которому я обращаюсь всё более и более в мои преклонные годы. Я бы назвал его операциональным определением. Оно звучит так: “Бог – партнёр в наших самых интимных разговорах с самим собой. Когда вы говорите с собой наиболее искренне и в полном одиночестве, тот к кому вы обращаетесь, по справедливости может быть назван Богом”.

Это не Бог иллюзии, а полное сосредоточение на собственной сущности с тем, чтобы стать способным к пониманию смысла своего существования и к самореализации.

Эрик Бёрн, ещё один представитель психоанализа, озабочен не столько постижением сущности религии, сколько помощи тем, кто из-за религиозных страхов и запретов потерял способность радоваться жизни и любить. С присущей ему ироничностью он рассуждает об отношении религии к сексу: “Ничто так не нервирует религиозных людей, как секс, по крайней мере, нерегулируемый секс. Поскольку каждая религия имеет собственные установки на этот счёт, люди, принадлежащие к разным вероисповеданиям, нервничают по разным поводам. Но большинство из них разделяет мнение, что секс входит в компетенцию религии, и полагаются на священников, старейшин (и шаманов) в определении того, когда секс является священным, а когда – греховным. Поскольку эти люди чаще стоят на страже “истеблишмента” (правящей верхушки. - М.Б.), устанавливаемые ими правила обычно более благоприятны для старых, чем для молодых, и скорее для лиц, занимающих ответственные посты, чем для обычных людей”.

То, о чём иронично повествует Бёрн, аскетические запреты и ограничения, накладываемые религией на секс, послужило одной из причин сексуальной революции прошлого века со всем её положительными и отрицательными последствиями.

Объясняя происхождение религии, Фрейд привлекает и рассмотрение детской психики. Сокровищница религиозных представлений содержит не только исполнение желаний, но и важные исторические реминисценции. Ребенок не может успешно проделать путь своего культурного развития, если не пройдет через фазу невроза, у одних менее, у других более отчетливую. Это происходит по той причине, что ребенок не может подавить рациональной работой духа многочисленные позывы влечений, но должен обуздывать их актами вытеснения, за которыми, как правило, стоит мотив страха, Большинство этих детских неврозов спонтанно преодолеваются по мере роста ребенка. Можно предположить, полагает Фрейд, что человечество как целое в своем многовековом развитии впадает в состояния, аналогичные неврозам, причем по тем же самым причинам, а именно в эпохи невежества и интеллектуальной немощи оно добилось необходимого для человеческого общежития отказа от влечения за счет чисто аффектных усилий.

Согласно принципам психоанализа, выбор объекта в душевной жизни маленького ребенка осуществляется в соответствии с типом зависимости. Либидо (лат. libido – влечение, желание, страсть, стремление) идет путями нарциссической потребности* и привязывается к объектам, обеспечивающим ее удовлетворение. Мать, утоляющая голод ребенка, становится первым объектом его любви и, конечно, первым заслоном против всех туманных, грозящих из внешнего мира опасностей, первым страхоубежищем. В этой функции мать скоро вытесняется более сильным отцом, за которым функция защиты с тех пор закрепляется на весь период детства. Однако отношениям к отцу присуща амбивалентность: отца не в меньшей мере боятся, чем тянутся к нему и восхищаются им. Приметы этой амбивалентности отношения к отцу запечатлены во всех религиях. Когда взрослеющий человек замечает, что ему суждено навсегда остаться ребенком, что он никогда не перестанет нуждаться в защите от мощных чуждых сил, он наделяет эти силы чертами отцовского образа, создает себе богов, которых боится, которых пытается склонить на свою сторону и которым вручает себя как защитникам. Мотив тоски по отцу идентичен потребности в защите от последствий человеческой немощи; способ, каким ребенок преодолевает свою детскую беспомощность, наделяет характерными чертами реакцию взрослого на свою поневоле признаваемую им беспомощность, а такой реакцией и является формирование религии.

Уподобляя религию универсальному неврозу, Фрейд в то же время подчеркивает, что существо религии такой аналогией не исчерпывается; все это лишь сравнения, с помощью которых мы пытаемся понять социальный феномен; индивидуальная патология не представляет нам полноценной аналогии .

Согласно Фрейду, религия выполняет три функции. Во-первых, она удовлетворяет человеческую любознательность, дает объяснение происхождения и развития мира, т.е. делает то же самое, что пытается делать наука своими средствами, соперничает в этом с ней. Во-вторых, религия умаляет страх людей перед опасностями и превратностями жизни, вселяет уверенность в добром исходе, утешает их в несчастье; этой функции она обязана большей частью своего влияния, и тут наука не может с ней соперничать. В-третьих, религия дает предписания, провозглашает запреты и ограничения; в этой функции она в наибольшей степени удаляется от науки, поскольку последняя довольствуется исследованиями и констатациями .

Вероучения представляют собой кодифицированные и догматизированные формы первоначального религиозного опыта. Содержание опыта освящается в жесткой, часто хорошо разработанной структуре. Практика и воспроизводство первоначального опыта приобрели характер ритуала, стали неизменным институтом, что вовсе не следует расценивать как их безжизненное окаменение. Напротив, они могут на века стать формой религиозного опыта для миллионов людей без малейшей нужды в изменениях.

Под углом зрения изложенных исходных позиций Фромм переосмысливает понятие бессознательного, полагая, что для его понимания главными должны быть принципы социальной психологии.

Всякая конкретная религия, если только она действительно мотивирует поведение, – это не просто сумма доктрин и верований; она коренится в специфической структуре характера индивида и – поскольку она является религией группы – в социальном характере. Таким образом, религиозные установки можно рассматривать как один из аспектов структуры нашего характера, ибо мы – это то, чему мы преданы, а то, чему мы преданы, – это то, что мотивирует наше поведение

Социрэкономическая структура, структура характера и религиозная структура неотделимы друг от друга. Если религиозная система не соответствует преобладающему социальному характеру, то она является лишь идеологией; в таком случае следует искать скрывающуюся за ней истинную религиозную структуру.

Смотрите также:

Философское религиоведение как бы отвлекается от этого.В этом случае философское религиоведение предстает как философская апологетика.