Путин и его невроз

Колонки Начало читайте здесь. В прошлый раз, в первой части этого бимодального текста мы обсудили примерно такие темы:— полицейское, оно же литературное самоубийство некоторых независимых российских СМИ, продиктованное веселым отчаянием на почве утраты роли и статуса четвертой власти;— формы и механизмы невротизации президента РФ Владимира Путина.

Осталcя необсужденным один аспект российской политико-медийной жизни. Ради чего и было анонсировано окончание текста.

Этот аспект — литературное самоубийство самого ВВП.

Путин и его невроз. Продолжение

Но перед тем затронем эволюцию клинической картины высочайшего невроза. Ведь пациента надо наблюдать в динамике, не так ли? Чтобы не потерять нить, ведущую к верным выводам и оценкам.

Важнейший вопрос: за минувшие три недели президент Путин двигался к усугублению текущей невротизации или же от нее — к относительному спокойствию?

До середины первой декады марта, как нам видится, — к нервному успокоению.

Начался этот позитивный процесс 21 февраля 2016 года. В тот день государственный секретарь США Джон Керри вкупе с российским коллегой Сергеем Лавровым вроде как заявил, что США и РФ будут вместе решать судьбу военно-надорванной Сирии. Так настанет перемирие, блюсти непрерывность которого призваны Москва и Вашингтон.

Это значит: мечты ВВП выйти на прямой диалог с глобальным жандармом о судьбах современного мира если и не сбываются пока, то выглядят хотя бы чуть-чуть менее фантастично. Во всяком случае, кому-то в Кремле так показалось.

Не случайно поздним вечером 22 февраля Владимир Путин лично вышел в эфир гостелевидения и, не скрывая расслабленной улыбки, сообщил о психодипломатических подвижках. Ясно, что сообщение предназначалось не сонному народу РФ, который слипающимися глазами и галлюциногенными ушами едва ли мог оценить масштаб бедствия. А, как водится в случаях ночного вещания ВВП, ровно двум физическим получателям информации: Бараку Обаме (в Вашингтоне — разгар рабочего дня) и Владимиру Путину (чтобы самозафиксироваться для истории).

Дальше, на рубеже февраля и марта, пришли еще хорошие новости в контексте Украины. Евросоюз отложил ей предоставление безвизового режима — из-за коррупции, отсутствия реформ и т. п. А председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер 3 марта прямо заявил в Гааге, что в ЕС и НАТО страна двух победивших Майданов будет прорываться еще 20–25 лет.

А мы же говорили! — привычно торжествующе отозвался на эти слова персонализированный Кремль. Можно легко выдохнуть и вновь признать собственную неистребимую правоту.

И, хотя тем временем чертов Обама продлил все антироссийские санкции США еще на год, а Евросоюз — крымские на полгода, поползли намеки, что к лету Украина так надоест европейцам, что донецко-луганские ограничения (т. е. вторую волну) могут с РФ и снять. Хорошая таблетка успокоительного.

Так начиналось путинское расслабление. Впрочем, накануне Международного женского дня вновь возникли предпосылки для частичного обострения.

— мирные сирийские оппозиционеры — как говорят, при военной поддержке Турции — вдруг начали в хвост и гриву громить наших (Башара Асада + РФ), причем сразу по нескольким ключевым местам: и на севере провинции Латакия, и на юге провинции Алеппо;

— за допинг (безобидный, как сладкая вата, сердечный препарат милдронат, он же мельдоний) начали чморить наших крупных спортсменов-чемпионов во главе с несравненной теннисной звездой Марией Шараповой;

— обострилась тема Надежды Савченко: всемирная общественность бьет копытами, почетные условия обмена до конца не согласованы, а если что нехорошее случится с героиней, то могут случиться и новые санкции, и очередной виток гибридной войны.

Так что на момент публикации этого текста может начаться новый виток невротизации. С вытекающими. Подождем — посмотрим. Всем, кого это может затронуть, просьба приготовиться. Хотя они и так готовы, я убежден.

Последующий XX век, когда смерть стала такой обыденной, что умерли почти все, кто и оставался, — включая автора, субъекта и даже Бога, — сделал влечение к смерти самым важным активом и приятным занятием для человечества. Культовый француз Жан Бодрийяр вообще сказал, что Эроса надо понизить в звании перед лицом Танатоса, ибо всевозможная любовь — лишь окольный путь к смерти, а не что-то самостоятельно важное.

Определившись бессознательно со смертельным приоритетом, подсознание включает программу саморазрушения. Как правило, настолько рациональную по сути, что ее затруднительно распознать, тем паче — остановить.

В первой части этого текста мы осмелились дотронуться до А. С. Пушкина как главного русского литературного самоубийцы. Сейчас дотронемся подробней.

Искусство и я — суть одно, мы жили (не)счастливо и умрем в один день. Вот принципиальный message гениального самокиллера.

Программа саморазрушения автоматически включается в некоторые минуты жизни. Например, когда клиент бессознательно ощущает исчерпание своего жизненного задания. Потому, собственно, перепрограммирование жизненного задания — важнейший способ пролонгации жизни, но мало кто пока этим оснащен и пользуется.

Что-то подобное мы начали замечать во Владимире Путине на границе февраля/марта 2014-го. Только что отзвучала триумфом Олимпиада в Сочи, и надо было сделать последний ход — заключить альянс с Западом о вечном мире и распределении обязанностей. И тут-то Запад, на путинский взгляд, нанес удар в спину. Революция (она же переворот) на Украине завершила долгую попытку ВВП разрешить неразрешимое: сохранить Россию такой, как она есть, и одновременно стать совершенно своим по все стороны Атлантики.

Тогда Путин объявил недостижимым друзьям войну. Аннексия Крыма и далее — гибридный конфликт по всем направлениям. Для страны, которая с 1991 года выстраивалась как часть Большого Запада, столь зависимая от него финансово, технологически, а главное, психологически, — это смерть.

Не говоря уже про перспективу большой войны с применением средств массового уничтожения.

Потому мы победим. Сегодня или послезавтра — не имеет значения. У нас в запасе вечность, что нам поболтать часок-другой (с).

На бессознательном уровне все звучит совсем иначе. Я, могущественнейший из земных командиров, сделал все, что мог, но главного не добился и не добьюсь. Так что гори оно все космическим пламенем! Тем более что Россия и я — суть одно. И исчезнем мы в один день, как Пушкин (Моцарт) — со своим неотрывным искусством.

Эта программа саморазрушения и реализуется с весны 2014-го. И если вы ищете дальнюю логику украинской, сирийской и всех еще не начатых Путиным войн — она уже найдена. Вот она.

Еще — применительно к Танатосу. Фрейд научил нас принципу навязчивого повторения. К своему удивлению, основатель психоанализа заметил за долгие годы профессиональных занятий, что человеку свойственно бессознательно повторять жизненные сценарии, на рациональном уровне вовсе не приносящие успеха или удовлетворения. Например, вопреки практическому опыту постоянно жениться на женщине, похожей на мать, только для того, чтобы по заданному шаблону через краткие годы скандально развестись.

У Путина тоже есть такой шаблон. Я бы назвал его синдромом Феникса.

Первый подобный опыт случился у нашего пациента в 1990 году. Когда, будучи в Дрездене, он неожиданно понял, что больше не посланец империи и не представитель системы, гарантировавших его статус и безопасность, но в одночасье отрекшихся, — а просто частное лицо, охраняющее никому не нужный, пустеющий до звона (с) Дом советской культуры. (Повезло, что все это происходило не в Тегеране и даже не в Сараево. )

Будучи брошен погибавшей системой и выброшен ею, ВВП хоть и должен был заниматься поначалу частным извозом — унижение для офицера КГБ СССР, — но открыл для себя совершенно новую жизнь. По шику и блеску никак не сравнимую с прежней. За считаные годы он проходит путь от помощника мэра Санкт-Петербурга до первого заместителя мэра, почти хозяина второй столицы. Он познает, что такое настоящие деньги, но главное — власть. Из пепла он восстает быстро и эффективно.

Если бы не крах СССР, позже названный им самим величайшей геополитической катастрофой XX века, не видать бы Путину его блестящей питерской карьеры. Сознательно он страшится катастрофы и оплакивает ее. Бессознательно — благодарит ее и восхищается ею.

Дальше — попытка № 2. В 1996-м мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проигрывает выборы, и глава его предвыборного штаба ВВП вновь лишается своего места в жизни. Прежде всего и опять — теряет систему, гарантирующую его авторитет и безопасность. Ну и что дальше? Переезжает в Москву, быстро наверстывает упущенное, выходит на новейший уровень власти и возможностей, а там и становится президентом страны. Пусть даже поверх своего декларируемого желания.

Опять же: Собчака было очень жалко, поражение 1996-го страшно болезненное. Но если б не тот горький финал, Путин так и остался бы большим политиком регионального значения или, в лучшем случае, федеральным чиновником среднего звена.

Пытаемся обобщить. Путин — человек системы, и всегда сознательно защищает ее, сколько хватает сил. Но жизненные рывки в светлую даль ему всегда удавались в момент и вследствие краха возлюбленной системы, т. е. по итогам собственного поражения. Проигрывая в главном, он потом выигрывал в самом главном. К чему и привык.

Не умрешь — не воскреснешь. Не сгоришь — не станешь вновь Фениксом, только современной, совершенной модели.

Этот повтор происходит и в наш исторический день.

Да, Россию надо защитить любой ценой. Иначе ее разорвут и съедят на куски любимые падальщики, с которыми невозможно договориться с позиции дружбы. Но если в процессе защиты Россия рухнет — так что ж, откроется что-то небывалое, что вновь вынесет нашего клиента на гребень вселенской волны.

Если бы пациент пытался рационализировать свой синдром Феникса, ему пришлось бы задуматься о сколько-нибудь пригодности логики индуктивиста. Который рассуждает таким образом: если дождь шел позавчера и вчера, и уже накрапывает сегодня, он обязательно случится завтра и послезавтра.

Путин, вообще, конечно, классический индуктивист, что свойственно ему как неискоренимому консерватору. И позволяет, например, игнорировать серьезность экономического кризиса. Действительно, это уже далеко не первый кризис на его памяти. И все прошлые успешно урегулировались. Почему? Во-первых, потому, что Россия — богатая страна и на всякую проблему у нее завсегда найдутся скрытые резервы. Во-вторых, до выхода из кризиса надо всегда просто дотерпеть, а с терпением у российского народа все в порядке. Доказано хотя бы на примере отношения к нынешнему царю.

Вспомним простую притчу Бертрана Расселла об индюке-индуктивисте. Который за долгую жизнь понял, что каждый день утром его будут хорошо кормить. И считал, что так будет всегда. Пока, наконец, не наступил канун Дня благодарения, когда его уже не вскармливали, а просто зарезали. Для человеческих нужд.

А вот если бы индюк умел глубоко анализировать с разных сторон, то сбежал бы накануне Дня благодарения и потом вернулся обратно. Откармливаться до ближайшего Рождества.

Да, всегда прежде ВВП расцветал на собственном же крахе. Но никогда прежде он не был последней инстанцией решений и первым в очереди к вечности. Решение о возрождении за него принимал кто-то другой: Собчак, Ельцин и т. п.

Сейчас же верховному правителю РФ не на кого переложить свою ответственность.

Никого не осталось.

Кроме разве что Бога, в которого, он, кажется, верит довольно технически.

И бежать уже не получится, потому что некуда. Индюки-индуктивисты так скоро не бегают и найдутся везде, куда мог бы привести их побег.

День благодарения обратного хода не имеет.

(Я не очень понимаю разницу между индюком и индейкой, потому превентивно прошу меня за то не критиковать. )

Мы все, простые русские люди, живем внутри программы чужого саморазрушения. И должны понимать, что являемся заложниками этой программы.

Это плохо? Конечно, как всегда, когда ты не контролируешь какой-то очень важный для твоей жизни процесс.

Это хорошо? Да. Как показывает опыт ВВП, на чужом саморазрушении можно очень неплохо восстать из пепла.

И еще мы знаем, что нельзя воскреснуть, не умерев.

Станислав Белковский:
Путин и довольно нервно

Почему российские медиа не должны торопиться умирать

В прошлый раз, в первой части этого бимодального текста мы обсудили примерно такие темы:

— полицейское, оно же литературное самоубийство некоторых независимых российских СМИ, продиктованное веселым отчаянием на почве утраты роли и статуса четвертой власти;

— формы и механизмы невротизации президента РФ Владимира Путина.

Осталcя необсужденным один аспект российской политико-медийной жизни. Ради чего и было анонсировано окончание текста.

Этот аспект — литературное самоубийство самого ВВП.

Путин и его невроз. Продолжение

Но перед тем затронем эволюцию клинической картины высочайшего невроза. Ведь пациента надо наблюдать в динамике, не так ли? Чтобы не потерять нить, ведущую к верным выводам и оценкам.

Важнейший вопрос: за минувшие три недели президент Путин двигался к усугублению текущей невротизации или же от нее — к относительному спокойствию?

До середины первой декады марта, как нам видится, — к нервному успокоению.

Начался этот позитивный процесс 21 февраля 2016 года. В тот день государственный секретарь США Джон Керри вкупе с российским коллегой Сергеем Лавровым вроде как заявил, что США и РФ будут вместе решать судьбу военно-надорванной Сирии. Так настанет перемирие, блюсти непрерывность которого призваны Москва и Вашингтон.

Это значит: мечты ВВП выйти на прямой диалог с глобальным жандармом о судьбах современного мира если и не сбываются пока, то выглядят хотя бы чуть-чуть менее фантастично. Во всяком случае, кому-то в Кремле так показалось.

Не случайно поздним вечером 22 февраля Владимир Путин лично вышел в эфир гостелевидения и, не скрывая расслабленной улыбки, сообщил о психодипломатических подвижках. Ясно, что сообщение предназначалось не сонному народу РФ, который слипающимися глазами и галлюциногенными ушами едва ли мог оценить масштаб бедствия. А, как водится в случаях ночного вещания ВВП, ровно двум физическим получателям информации: Бараку Обаме (в Вашингтоне — разгар рабочего дня) и Владимиру Путину (чтобы самозафиксироваться для истории).

Дальше, на рубеже февраля и марта, пришли еще хорошие новости в контексте Украины. Евросоюз отложил ей предоставление безвизового режима — из-за коррупции, отсутствия реформ и т. п. А председатель Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер 3 марта прямо заявил в Гааге, что в ЕС и НАТО страна двух победивших Майданов будет прорываться еще 20–25 лет.

А мы же говорили! — привычно торжествующе отозвался на эти слова персонализированный Кремль. Можно легко выдохнуть и вновь признать собственную неистребимую правоту.

И, хотя тем временем чертов Обама продлил все антироссийские санкции США еще на год, а Евросоюз — крымские на полгода, поползли намеки, что к лету Украина так надоест европейцам, что донецко-луганские ограничения (т. е. вторую волну) могут с РФ и снять. Хорошая таблетка успокоительного.

Так начиналось путинское расслабление. Впрочем, накануне Международного женского дня вновь возникли предпосылки для частичного обострения.

— мирные сирийские оппозиционеры — как говорят, при военной поддержке Турции — вдруг начали в хвост и гриву громить наших (Башара Асада + РФ), причем сразу по нескольким ключевым местам: и на севере провинции Латакия, и на юге провинции Алеппо;

— за допинг (безобидный, как сладкая вата, сердечный препарат милдронат, он же мельдоний) начали чморить наших крупных спортсменов-чемпионов во главе с несравненной теннисной звездой Марией Шараповой;

— обострилась тема Надежды Савченко: всемирная общественность бьет копытами, почетные условия обмена до конца не согласованы, а если что нехорошее случится с героиней, то могут случиться и новые санкции, и очередной виток гибридной войны.

Так что на момент публикации этого текста может начаться новый виток невротизации. С вытекающими. Подождем — посмотрим. Всем, кого это может затронуть, просьба приготовиться. Хотя они и так готовы, я убежден.

Самоубийство: окончание

Последующий XX век, когда смерть стала такой обыденной, что умерли почти все, кто и оставался, — включая автора, субъекта и даже Бога, — сделал влечение к смерти самым важным активом и приятным занятием для человечества. Культовый француз Жан Бодрийяр вообще сказал, что Эроса надо понизить в звании перед лицом Танатоса, ибо всевозможная любовь — лишь окольный путь к смерти, а не что-то самостоятельно важное.

Определившись бессознательно со смертельным приоритетом, подсознание включает программу саморазрушения. Как правило, настолько рациональную по сути, что ее затруднительно распознать, тем паче — остановить.

В первой части этого текста мы осмелились дотронуться до А. С. Пушкина как главного русского литературного самоубийцы. Сейчас дотронемся подробней.

Искусство и я — суть одно, мы жили (не)счастливо и умрем в один день. Вот принципиальный message гениального самокиллера.

Программа саморазрушения автоматически включается в некоторые минуты жизни. Например, когда клиент бессознательно ощущает исчерпание своего жизненного задания. Потому, собственно, перепрограммирование жизненного задания — важнейший способ пролонгации жизни, но мало кто пока этим оснащен и пользуется.

Что-то подобное мы начали замечать во Владимире Путине на границе февраля/марта 2014-го. Только что отзвучала триумфом Олимпиада в Сочи, и надо было сделать последний ход — заключить альянс с Западом о вечном мире и распределении обязанностей. И тут-то Запад, на путинский взгляд, нанес удар в спину. Революция (она же переворот) на Украине завершила долгую попытку ВВП разрешить неразрешимое: сохранить Россию такой, как она есть, и одновременно стать совершенно своим по все стороны Атлантики.

Тогда Путин объявил недостижимым друзьям войну. Аннексия Крыма и далее — гибридный конфликт по всем направлениям. Для страны, которая с 1991 года выстраивалась как часть Большого Запада, столь зависимая от него финансово, технологически, а главное, психологически, — это смерть.

Не говоря уже про перспективу большой войны с применением средств массового уничтожения.

Потому мы победим. Сегодня или послезавтра — не имеет значения. У нас в запасе вечность, что нам поболтать часок-другой (с).

На бессознательном уровне все звучит совсем иначе. Я, могущественнейший из земных командиров, сделал все, что мог, но главного не добился и не добьюсь. Так что гори оно все космическим пламенем! Тем более что Россия и я — суть одно. И исчезнем мы в один день, как Пушкин (Моцарт) — со своим неотрывным искусством.

Эта программа саморазрушения и реализуется с весны 2014-го. И если вы ищете дальнюю логику украинской, сирийской и всех еще не начатых Путиным войн — она уже найдена. Вот она.

Еще — применительно к Танатосу. Фрейд научил нас принципу навязчивого повторения. К своему удивлению, основатель психоанализа заметил за долгие годы профессиональных занятий, что человеку свойственно бессознательно повторять жизненные сценарии, на рациональном уровне вовсе не приносящие успеха или удовлетворения. Например, вопреки практическому опыту постоянно жениться на женщине, похожей на мать, только для того, чтобы по заданному шаблону через краткие годы скандально развестись.

У Путина тоже есть такой шаблон. Я бы назвал его синдромом Феникса.

Первый подобный опыт случился у нашего пациента в 1990 году. Когда, будучи в Дрездене, он неожиданно понял, что больше не посланец империи и не представитель системы, гарантировавших его статус и безопасность, но в одночасье отрекшихся, — а просто частное лицо, охраняющее никому не нужный, пустеющий до звона (с) Дом советской культуры. (Повезло, что все это происходило не в Тегеране и даже не в Сараево.)

Будучи брошен погибавшей системой и выброшен ею, ВВП хоть и должен был заниматься поначалу частным извозом — унижение для офицера КГБ СССР, — но открыл для себя совершенно новую жизнь. По шику и блеску никак не сравнимую с прежней. За считаные годы он проходит путь от помощника мэра Санкт-Петербурга до первого заместителя мэра, почти хозяина второй столицы. Он познает, что такое настоящие деньги, но главное — власть. Из пепла он восстает быстро и эффективно.

Если бы не крах СССР, позже названный им самим величайшей геополитической катастрофой XX века, не видать бы Путину его блестящей питерской карьеры. Сознательно он страшится катастрофы и оплакивает ее. Бессознательно — благодарит ее и восхищается ею.

Дальше — попытка № 2. В 1996-м мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак проигрывает выборы, и глава его предвыборного штаба ВВП вновь лишается своего места в жизни. Прежде всего и опять — теряет систему, гарантирующую его авторитет и безопасность. Ну и что дальше? Переезжает в Москву, быстро наверстывает упущенное, выходит на новейший уровень власти и возможностей, а там и становится президентом страны. Пусть даже поверх своего декларируемого желания.

Опять же: Собчака было очень жалко, поражение 1996-го страшно болезненное. Но если б не тот горький финал, Путин так и остался бы большим политиком регионального значения или, в лучшем случае, федеральным чиновником среднего звена.

Пытаемся обобщить. Путин — человек системы, и всегда сознательно защищает ее, сколько хватает сил. Но жизненные рывки в светлую даль ему всегда удавались в момент и вследствие краха возлюбленной системы, т. е. по итогам собственного поражения. Проигрывая в главном, он потом выигрывал в самом главном. К чему и привык.

Не умрешь — не воскреснешь. Не сгоришь — не станешь вновь Фениксом, только современной, совершенной модели.

Этот повтор происходит и в наш исторический день.

Да, Россию надо защитить любой ценой. Иначе ее разорвут и съедят на куски любимые падальщики, с которыми невозможно договориться с позиции дружбы. Но если в процессе защиты Россия рухнет — так что ж, откроется что-то небывалое, что вновь вынесет нашего клиента на гребень вселенской волны.

Индюк-индуктивист

Если бы пациент пытался рационализировать свой синдром Феникса, ему пришлось бы задуматься о сколько-нибудь пригодности логики индуктивиста. Который рассуждает таким образом: если дождь шел позавчера и вчера, и уже накрапывает сегодня, он обязательно случится завтра и послезавтра.

Путин, вообще, конечно, классический индуктивист, что свойственно ему как неискоренимому консерватору. И позволяет, например, игнорировать серьезность экономического кризиса. Действительно, это уже далеко не первый кризис на его памяти. И все прошлые успешно урегулировались. Почему? Во-первых, потому, что Россия — богатая страна и на всякую проблему у нее завсегда найдутся скрытые резервы. Во-вторых, до выхода из кризиса надо всегда просто дотерпеть, а с терпением у российского народа все в порядке. Доказано хотя бы на примере отношения к нынешнему царю.

Вспомним простую притчу Бертрана Расселла об индюке-индуктивисте. Который за долгую жизнь понял, что каждый день утром его будут хорошо кормить. И считал, что так будет всегда. Пока, наконец, не наступил канун Дня благодарения, когда его уже не вскармливали, а просто зарезали. Для человеческих нужд.

А вот если бы индюк умел глубоко анализировать с разных сторон, то сбежал бы накануне Дня благодарения и потом вернулся обратно. Откармливаться до ближайшего Рождества.

Да, всегда прежде ВВП расцветал на собственном же крахе. Но никогда прежде он не был последней инстанцией решений и первым в очереди к вечности. Решение о возрождении за него принимал кто-то другой: Собчак, Ельцин и т. п.

Сейчас же верховному правителю РФ не на кого переложить свою ответственность.

Никого не осталось.

Кроме разве что Бога, в которого, он, кажется, верит довольно технически.

И бежать уже не получится, потому что некуда. Индюки-индуктивисты так скоро не бегают и найдутся везде, куда мог бы привести их побег.

День благодарения обратного хода не имеет.

(Я не очень понимаю разницу между индюком и индейкой, потому превентивно прошу меня за то не критиковать.)

Жизнь внутри

Мы все, простые русские люди, живем внутри программы чужого саморазрушения. И должны понимать, что являемся заложниками этой программы.

Это плохо? Конечно, как всегда, когда ты не контролируешь какой-то очень важный для твоей жизни процесс.

Это хорошо? Да. Как показывает опыт ВВП, на чужом саморазрушении можно очень неплохо восстать из пепла.

И еще мы знаем, что нельзя воскреснуть, не умерев.

Вероятность болезни Президента России раком позвоночника (саркомы) тем больше, чем дольше из Кремля не поступает никаких официальных заявлений. По известной русской поговорке "Молчание - знак согласия", можно с достаточной степенью уверенности говорить о неизлечимой болезни Путина, которому нечего уже сказать народу России, в связи с чем и были отменены ежегодные телеобщения Президента со своими гражданами.

Итак, - действующий Президент России Владимир Владимирович Путин умирает. Оставим за кадром вопросы сочувствия или радости по этому поводу. Гораздо прагматичнее будет обратиться к истории болезни.

Как известно, впервые у Путина обнаружили рак в далеком 2003 году. Но то был рак прямой кишки, который довольно успешно можно вылечить, просто удалив ее часть. Что видимо и было сделано. По неписанной традиции российской власти, информация о серьезной болезни Президента не разглашается. Врачи подписывают очень строгий документ под грифом "Совершенно секретно" и постоянно находятся под негласным контролем соответствующих органов.

Президенты в новой России любят болеть, в том числе очень тяжело, не покидая главной кушетки Кремля. Здесь вам не Европа, где болеющие Президенты спокойно лечатся не обремененные властью и заботами о народе, полностью сконцентрировавшись на своем организме. В России все иначе - за нефть, газ и другие народные природные богатства власть привыкла держаться зубами до последней конвульсии, при этом мало заботясь о многомиллионном обществе. Да и какие могут быть заботы о ком-то, когда такие боли в собственной спине?

Итак, у Путина саркома позвоночника. Что это такое спросите Вы.

Мезенхимальная хондросаркома – хрящеобразующая высокозлокачественная опухоль. Поражает в основном людей 50–60 лет. Позвоночник – наиболее частая локализация этого вида новообразований. Боли при ней интенсивные; на первый план выступают неврологические симптомы. Описаны случаи мезенхимальной хондросаркомы, когда вначале она локализуется в одной кости, затем, после удачно проведенной операции и длительного благоприятного периода, развивается в другой кости, а затем – и в третьей. Тем не менее, пятилетняя выживаемость пациентов составляет 60%.

Боли в начальном периоде заболевания непостоянного характера, затем становятся постоянными и иррадиируют. Для этой опухоли характерна резкая разница между хорошим общим самочувствием и большими изменениями в пораженной кости.

Итак, - боли становятся постоянными и иррадиируют, то есть распространяются

Иррадиирующая боль передается на участки тела, которые имеют общую корешковую иннервацию с пораженным органом.

Иррадиирующая боль возникает, когда раздражение с одной ветви нерва передается на другую, в результате чего в зоне иннервации последней ощущается боль.

Так, например, при повышении давления в кишечнике вначале возникает висцеральная боль, которая затем иррадиируют в спину, при билиарной колике - в спину, в правую лопатку или плечо.

Как снимается боль у больного саркомой?

При злокачественных новообразованиях болевой синдром снимается на непродолжительное время только наркотическими веществами.

Что мы видим у Путина в последнее время?

Характерные симптомы саркомы позвоночника - это появление болей на ранней стадии развития болезни. Возникновение боли не зависит от физической нагрузки или положения тела больного. Характер боли может быть ноющий, нарастающий, постоянный, иногда глубокий и сильный. Усиление болей может происходить ночью, что провоцирует развитие бессонницы.

Таких я уважаю изначально, ибо сам такой и знаю, как это дается.

Почему российские медиа не должны торопиться умирать

В некоторые времена лучше обсуждать второисточники — изложения, комментарии и толкования, чем первоисточники — непосредственно сакральные слова царей, первосвященников и приравненных к ним федеральных лиц. Поэтому очередной разговор о Владимире Путине и его оппонентах пойдет у нас через недавнюю колонку Михаила Зыгаря про полицейское самоубийство российских независимых СМИ. Главный тезис колонки: вторгнувшись в пространство частно-семейной жизни президента РФ, последние независимые СМИ перешли черту, за которой кремлевский деспот еще мог позволить себе дать им выжить.
Дальше — тишина, она же политическая смерть. На которую сами же последние независимые и напросились, подобно тому как американский обыватель, замысливший самоубийство, атакует настоящего полицейского игрушечным пистолетом, чтобы получить государственную пулю в измученный жизнью лоб.

Вывод Михаила Зыгаря более чем имеет право на существование. Но я все же хотел бы уточнить отдельные критерии, параметры и оценки, приведенные одним из лучших публицистических кремлеведов наших баснословных времен.

Итак, прихлопнет ли в ближние месяцы ВВП всё медиаживое, оставшееся в РФ?

Универсальный правильный ответ: неизвестно. Специальный правильный ответ: кого-то прихлопнет, а кого-то и нет. В общем, независимых русских СМИ осталось не так много, скоро всё узнаем на практике.

Вопрос в том, как мы можем и можем ли вообще реконструировать логику высочайшего поведения в поставленном медиавопросе.

Как говорил Венедикт Ерофеев, если здесь есть система, то какая-то нервная.

История свидетельствует, что у Владимира Путина бывают два базовых агрегатных состояния: сильной невротизации и относительного спокойствия.

Здесь становится почти ясно, что такой же сценарий был запланирован и для РФ. И плюшевый Д. А. Медведев с его вечной готовностью перезагрузить всё и вся ситуацию под контролем не удержал бы.

Значит, В. В. надо было вернуться в Кремль еще на шесть (минимум) президентских лет, чтобы убить угрозу в зародыше.

Случившиеся на рубеже 2011/2012 (при финансовой поддержке американцев, а чьей же еще?) Болотная площадь с проспектом Сахарова только подтвердили версию: Россию должны были пустить по ливийскому пути.

И, кроме возвращения в Кремль, Путин учинил новую зачистку политического поля. Главное — перекрыл даже малейшие каналы иностранного финансирования политических безобразий. Ибо от таких каналов все зло, а без заграничных денег в XXI веке русский бунт нерелевантен.

А когда дело было сделано, наступили прохладные дни предустановленного спокойствия.

Вообще, в начале 2014-го многие в Кремле и вокруг ожидали, что ВВП вот-вот вернется к ценностям истинно ДАМской перезагрузки. И, сразу после несомненного триумфа наших спортсменов на зимней Олимпиаде, повернется к Западу разглаженным, как бархатная салфетка, и улыбчатым, как у Моны Лизы, лицом.

И невротизация пошла по новой.

Лидер отчетливо осознал в тот момент, что с недели на неделю войска НАТО войдут в Крым. А оттуда вражья ядерная ракета долетает до Кремля так быстро, что и часовой Боровицких ворот не выйдет из похмельного оцепенения. А значит, все опять планируется как в Ливии, где карьера тирана Каддафи завершилась изнасилованием при помощи лопатного черенка.

Перезагрузка-2 срочно отменилась, объявилась гибридная война.

И так далее, циклически.

В 2015-м Путин, скорее, тяготел к относительному спокойствию. Санкции казались не страшными, война в Сирии — мудрой, Запад — нерешительным. А главное, всё под контролем, значит, прорвемся.

Но к концу года кое-что поменялось. Враги перешли две красных черты сразу, которых раньше не пересекали.

Во-первых, как правильно отмечает г-н Зыгарь, пошли полоскать родных и близких лидера.

Во-вторых, уличили в принадлежности к коррупции не просто путинское окружение, а уже лично его, ВВП. Причем не силами клоунов типа Белковского, носившегося с этой темой еще с 2007 года. А официальными американскими устами.

Сперва — Адам Шубин, начальник финансовой разведки США OFAC (Office of Foreign Assets Control). Имя говорит само за себя: согласитесь, есть в нем что-то польско-литовско-предательское, пригодное для Смутного времени. Мнишек, Вишневецкий и Курбский воедино. Такой вполне сидел бы во время оно в Самборском замке и строил планы ядерного удара по Годунову, если не хуже.

А дальше и вовсе Джошуа Эрнест, пресс-секретарь, транслятор личных взглядов Барака Обамы. Стало быть, Обама дал отмашку, и все раскрытия-расследования-копания в белье — звенья одной цепи.

Да не идет ли к тому, что родных детей Путина втравят во что-то антикоррупционное, с арестом активов и прочим, — вот в чем вопрос.

Отсюда и несколько, похоже, паническая реакция верховного руководителя. Вопреки привычной практике игнорирования заведомо ложных измышлений, призванных опорочить самого ВВП, цитировать англосаксонские обвинения принялись даже федеральные телеканалы, популяризируя их тем самым среди верного электората. А это скорее чья-то ярость, чем пропагандистский профессионализм.

Так что новая невротизация началась, и гуманитарные погромы весьма вероятны. Но не факт, что тотальные и что после них никакой свободной журналистики у нас совсем не останется.

Источник возможного спасения — всё в том же мировоззрении Путина.

Великий вождь, наверное, все-таки считает крайне неудобным излишеством свободу слова как таковую — нечто, не приносящее особой пользы, зато постоянно мешающее жить и работать.

Но он не может считать реальными врагами те или иные конкретные СМИ. Потому что в его глазах последние не наделены реальной субъектностью. Они не сами по себе, а по заказу или приказу. Не четвертая власть, как они сами про себя все еще думают, а инструмент в руках неких противников.

Нет. Это всё американцы с англичанами плюс какие-то их РФные операторы.

Если кто-то из СМИ по ходу дела попадет под раздачу, не жалко, хотя это не цель. Кто сможет выжить — отдельный молодец.

Еще другое дело, что под предлогом путинских обид могут сводить медиасчеты сановники и бизнесмены рангом пониже. Они и страшнее, потому что больше обижаются и лучше знают то мясо, на съедении которого пойманы.

Но это не Путин.

Его мощный прицельный ответ на высокой невротической ноте должен прийтись прямо по штабам глобального противника. А не по продажным столичным редакциям, сто лет бы про них ничего не знать.

Вот большая война в Сирии — это, например, достойный ответ. Там фактуры и мяса хватит на всех.

До возвращения правительствующей души в системно спокойное состояние.

Самоубийство и СМИ

Ничто, впрочем, не отменяет истинности гипотезы о приближении некоторых СМИ к попытке самоубийства. Не столько американского и полицейского, сколько нашего русского, литературного. Как у Пушкина — главного, архетипического самоубийцы такого рода и толка.

Как я думаю, Александр Сергеевич специально организовал свою дуэль с Дантесом: необходимо было как-то уйти. По исчерпании земной миссии главного гения. По невозможности сделать большее, чем то, что уже было.

Но это отдельная песня, в исполнение которой сейчас не погружаемся.

Независимые русские СМИ, сколько бы их с нами ни оставалось, переживают, как мне кажется, бессознательный кризис веселого отчаяния. Их миссия тоже близка к исчерпанию. С одной стороны, пространства для звучания свободного слова слишком мало осталось, а будет еще меньше. С другой стороны, в эпоху путинской монетократии действительно ушло ощущение четвертой власти — и чего ради творить? Если слово твое не звучит набатом и мало кого разбудит, даже в самом разреженном воздухе государственного (у)молчания.

При таком запахе конца нельзя просто выйти из игры мирно: люди, остающиеся в живых, не поймут. Все-таки мы православные, значит, формально самоубиться не вправе. Но мы такие хитрые православные, что хотим еще поторговаться с Господом, чтобы он принял наши мотивы и разрешил красиво умереть.

Я не стал бы критиковать наши СМИ за формат и метод самоубийства, тем паче осуждать кого-то.

Но в контексте все же вспомню такое.

Святой Дионисий Парижский (III век), которому плохие язычники отрубили голову, сразу ее не бросил — он долго нес ее под мышкой до храма, аккуратно положил в нужное место и рухнул только потом. По русскому православно-языческому поверию, он прошел без головы на плечах целых восемь парижских верст.

Св. Дионисий (тот самый Сен-Дени) был бы идеальным покровителем русского слова сегодня, в начале второй половины второго десятилетия XXI века. Чтобы успеть договорить, досмотреть и все остальное, не надо торопиться выбрасывать голову, сколь отрубленной она бы ни казалась.