М кронгауз русский язык на грани нервного срыва что это

Русский язык на грани нервного срыва

…ошибки одного поколения становятся признанным стилем и грамматикой для следующих.

Слаб современный язык для выражения всей грациозности ваших мыслей.

Заметки просвещенного обывателя

Надоело быть лингвистом

Я никак не мог понять, почему эта книга дается мне с таким трудом. Казалось, более десяти лет я регулярно пишу о современном состоянии русского языка, выступая, как бы это помягче сказать, с позиции просвещенного лингвиста.[1]

В этот же раз откровенно ничего не получалось, пока, наконец, я не понял, что просто не хочу писать, потому что не хочу снова вставать в позицию просвещенного лингвиста и объяснять, что русскому языку особые беды не грозят. Не потому, что эта позиция неправильная. Она правильная, но она не учитывает меня же самого как конкретного человека, для которого русский язык родной. А у этого конкретного человека имеются свои вкусы и свои предпочтения, а также, безусловно, свои болевые точки. Отношение к родному языку не может быть только профессиональным, просто потому, что язык это часть нас всех, и то, что происходит в нем и с ним, задевает нас лично, меня, по крайней мере.[2]

Чтобы наглядно объяснить разницу между позициями лингвиста и обычного носителя языка, достаточно привести один небольшой пример. Как лингвист я с большим интересом отношусь к русскому мату, считаю его интересным культурным явлением, которое нужно изучать и описывать. Кроме того, я уверен, что искоренить русский мат невозможно ни мягкими просветительскими мерами (то есть внедрением культуры в массы), ни жесткими законодательными. А вот как человек я почему-то очень не люблю, когда рядом ругаются матом. Я готов даже признать, что реакция эта, возможно, не самая типичная, но уж как есть. Таким образом, как просвещенный лингвист я мат не то чтобы поддерживаю, но отношусь к нему с интересом, пусть исследовательским, и с определенным почтением как к яркому языковому и культурному явлению, а вот как, чего уж там говорить, обыватель мат не люблю и, грубо говоря, не уважаю. Вот такая получается диалектика.

Следует сразу сказать, что, называя себя обывателем, я не имею в виду ничего дурного. Я называю себя так просто потому, что защищаю свои личные взгляды, вкусы, привычки и интересы. При этом у меня, безусловно, есть два положительных свойства, которыми, к сожалению, не всякий обыватель обладает. Во-первых, я не агрессивен (я – не воинствующий обыватель), что в данном конкретном случае означает следующее: я не стремлюсь запретить все, что мне не нравится, я просто хочу иметь возможность выражать свое отношение, в том числе и отрицательное, не имея в виду никаких дальнейших репрессий или даже просто законов. Во-вторых, я – образованный обыватель, или, если еще снизить пафос, грамотный, то есть владею литературным языком, его нормами и уважаю их. А если, наоборот, пафосу добавить, то получится, что я своего рода просвещенный обыватель.

Вообще, как любой обыватель, я больше всего ценю спокойствие и постоянство. А резких и быстрых изменений, наоборот, боюсь и не люблю. Но так уж выпало мне – жить в эпоху больших изменений. Прежде всего, конечно, меняется окружающий мир, но брюзжать по этому поводу как-то неприлично (тем более что есть и приятные изменения), а кроме того, все-таки темой книги является язык. Может ли язык оставаться неизменным, когда вокруг меняется все: общество, психология, техника, политика?

Мы тоже эскимосы

«Глобальное потепление сделало жизнь эскимосов такой богатой, что у них не хватает слов в языке, чтобы давать названия животным, переселяющимся в полярные области земного шара. В местном языке просто нет аналогов для обозначения разновидностей, которые характерны для более южных климатических поясов.

Однако вместе с потеплением флора и фауна таежной зоны смещается к северу, тайга начинает теснить тундру и эскимосам приходится теперь ломать голову, как называть лосей, малиновок, шмелей, лосося, домовых сычей и прочую живность, осваивающую заполярные области.

Эта заметка в общем-то не нуждается ни в каком комментарии, настолько все очевидно. Все мы немного эскимосы, а может быть, даже и много. Мир вокруг нас (неважно, эскимосов или русских) изменяется. Язык, который существует в меняющемся мире и не меняется сам, перестает выполнять свою функцию. Мы не сможем говорить на нем об этом мире просто потому, что у нас не хватит слов. И не так уж важно, идет ли речь о домовых сычах, новых технологиях или новых политических и экономических реалиях.

Случаи из жизни

Проще всего начать с реальных случаев, а потом уж, если получится, обобщить их и поднять на принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации вызывают у меня разные чувства – раздражение, смущение, недоумение. Я просто хочу привести примеры, вызвавшие у меня разной степени языковой шок, потому и запомнившиеся.

Случай первый

Точнее всего об этом сказал Николай Глазков, которого я уже когда-то цитировал, но избежать цитаты и в этот раз не получится:

Если использовать его слова, то хватит уже быть историком, пора залезать под стол.

Некоторые странности статьи, посвященной эскимосам, но почему-то вдруг рассказывающей о саами, оставим на совести авторов. В данном случае точность не так уж важна.

Про мифическое существо сказано настолько хорошо, что хочется поискать аналогии и в нашей жизни. И они находятся в самых разных ее областях. Ну ведь правда, еще в 1984 году казалось, что слова путч, цунами или, прошу прощения, стриптиз к нашей действительности отношения не имеют, а и они, и многие другие так или иначе вошли в нее.

"Язык не может быть плохим или хорошим. Ведь язык - это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять", - сказал однажды известный русский писатель и журналист Сергей Довлатов .

Если глаза - зеркало души, то язык - зеркало общества. Мир вокруг нас стремительно подвергается изменениям, меняется общество , и ,соответственно, язык меняется вместе с ним. Многие неравнодушные к родному языку люди пытаются понять тенденции, к которым могут привести эти изменения. Не остается в стороне и Максим Кронгауз – известный лингвист, профессор, доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского языка, директор Института лингвистики РГГУ, автор монографий и учебников и в то же время – человек широкого круга интересов, обладающий даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки. На протяжении последних 10 лет он постоянно участвует в академических и общественных дискуссиях о состоянии современного русского языка, опубликовал ряд статей на эту тему не только в научных изданиях, но и в средствах массовой информации.

Русский язык изменяется настолько быстро, что в обществе возникают тревожные, а порой панические настроения. Всё чаще говорят не только о порче, но уже и о гибели русского языка. Особенно болезненными оказываются такие темы, как язык Интернета, распространение брани, злоупотребление заимствованиями, жаргонизмами и просторечными словами.

Автор пытается выяснить, "живительный родник" или грязное болото представляет речь человека, говорящего по-русски, и, следовательно, в какое время и как мы живём: ведь язык не только отражает мир, он его формирует, -- не названное не существует.

Автор исследует состояние современного русского языка , перенасыщенного новыми словами, зависящими от Интернета, молодёжи, моды. И название книги — это авторская точка зрения на этот важный для многих вопрос.

Русский язык , начиная с конца 80-х годов, изменяется настолько быстро, что в обществе возникают тревожные, а порой панические настроения. Особенно болезненными оказываются такие темы, как язык интернета, распространение брани, злоупотребления заимствованиями, жаргонизмами и просторечными словами. Лингвисты не всегда успевают отвечать на запросы общества в сфере языка и коммуникации, не учитывают новых явлений в лексике, грамматике, речевом этикете, предпочитая рассматривать их как обычные нарушения нормы либо не замечая вовсе.

Такое спокойное, взвешенное и, вместе с тем, заинтересованное обсуждение и предлагается в настоящей книге. Как уже сказано, она обращена не к узкому лингвистическому сообществу, а к самому широкому читателю, которого интересует развитие русского языка и его будущее. И нас как представителей молодого поколения проблемы, поднятые известным лингвистом , должны волновать в полной мере.

«Все мы немного эскимосы, а может быть, даже и много,- утверждает лингвист , -Мир вокруг нас (неважно, эскимосов или русских) изменяется. Язык, который существует в меняющемся мире и не меняется сам, перестает выполнять свою функцию. Мы не сможем говорить на нем об этом мире просто потому, что у нас не хватит слов. И не так уж важно, идет ли речь о домовых сычах, новых технологиях или новых политических и экономических реалиях.

Но и очень быстрые изменения , оказывается, могут мешать и раздражать. Что же конкретно мешает и раздражает автора?

Профессор Кронгауз повествует о реальных случаях , свидетелями которых он стал, обобщает их и поднимает на принципиальную высоту. Конечно, все эти ситуации вызывают у него разные чувства – раздражение, смущение, недоумение. Но он объясняет это тем, что просто хотел привести примеры, вызвавшие у него разной степени языковой шок, потому и запомнившиеся.

Итак , случай первый…

А ведь правда… мы не очень запоминаем то, что говорят политики, наши

В своей книге М.Кронгауз затрагивает немаловажный для литературного языка вопрос о словах, засоряющих нашу речь.

Я полностью согласен с его мнением, действительно, общаться с такими молодыми ( и не только!) людьми бывает очень затруднительно.

Итог, действительно ,печальный.

По мнению автора, актуальные вопросы современного русского языка состоят в перенасыщении речи словами, связанными с Интернетом, модой, молодежными течениями.

На тему орфографии и грамотности в Интернете не проехался только ленивый. Кронгауз, честь ему и хвала, подходит к сему камню преткновения все так же выдержанно и спокойно, как и к остальным темам для рассуждения.

Падонковский язык – сам по себе очень интересный лингвистический объект.

Мы не можем обойтись без заимствованных слов, тем не менее их чрезмерное употребление сильно затрудняет понимание текста(речи), из-за этого могут возникнуть сложности в понимании собеседника, что осложняет общение между людьми.

Опасность гибели русского языка от потока заимствований сильно преувеличена. У него есть очень мощные защитные ресурсы. И состоят они не в отторжении заимствований, а в их скорейшем освоении.

Наш язык – это важнейшая часть нашего общего поведения в жизни. Замечательно сказал о влиянии слова на человека Ф.И.Тютчев:

На не дано предугадать,

Как слово наше отзовется…

И по тому, как человек говорит, мы сразу легко можем судить о том, с кем имеем дело: мы можем определить степень его интеллигентности, образованности, степень духовной и нравственной наполненности.

Недаром Д.С. Лихачёв говорил, что "язык. свидетельствует о вкусе человека, о его отношении к окружающему миру, к самому себе". Соглашусь с тем, что жаргонные слова, нецензурная брань, избыток неологизмов в нашей речи подтверждают правоту мысли известного русского учёного.

А К.И. Чуковский утверждал, что у людей, лишь неделю говоривших на вульгарном языке, появлялись вульгарные замашки и мысли. Не является ли растущая в последнее время озлобленность людей друг на друга следствием невежественного пренебрежения нами нашим родным языком?

Книгу хотелось бы порекомендовать прочитать всем людям, которые желают осознавать, что сейчас происходит с нашим языком, какие процессы в нем активизируются - может, кто-то после нее начнет говорить "баско" вместо "хорошо" или "ладно", кто-то перестанет употреблять излишнее количество англицизмов.

Максим Кронгауз
Русский язык на грани нервного срыва

М. Кронгауз, 2007, 2011

Предисловие к новому изданию

В 2007 году вышла моя книга “Русский язык на грани нервного срыва”. В 2012 году, увеличившись почти вдвое, она вышла под названием “Русский язык на грани нервного срыва. 3D”. Под обоими названиями она пережила несколько переизданий (стереотипных или исправленных). За это время она сильно отдалилась от меня и стала довольно самостоятельной. И вот в 2016-м решила поменять обложку. Пытаясь сохранить хоть какое-то влияние на книгу, я решил добавить один новый текст, написанный в 2015 году. Он был опубликован в журнале “Вопросы литературы”, а потом должен был войти в книгу “Слово за слово: о языке и не только”, но тут с ним, а заодно и со мной приключилась странная история. В предисловии к “Слову” я рассказал о своем первом столкновении с цензурой в советское время и сделал это в духе анекдота, то есть смешной байки о прошлом, которая никакого отношения к сегодняшнему дню не имеет и иметь не может. И, естественно, был наказан.

Незадолго перед отправкой рукописи в типографию мне пришло письмо из издательства, в котором сообщалось, что “по соображениям корпоративной этики редакция вынуждена изъять из рукописи главы ‘На фоне Путина’ и ‘Краткий курс новояза’, так как не считает возможным издавать под брендом РАНХиГС при Президенте РФ эти фрагменты”. На мое удивление и недовольство я получил ответ главного редактора издательского дома “Дело” В. Анашвили: “Это не ‘главы’ книги, а разрозненные статьи. Причем не имеющие уникального статуса, а опубликованные ранее. Без них сборник, на мой взгляд, нисколько не потеряет”.

Очевидно, что так можно было сказать о любой главе, но на одной чаше весов было два текста, а на другой около пятидесяти, и я решил не отказываться от издания готовой книги.

Один из двух “изъятых” текстов, связанный с русским языком, я и хочу предложить вниманию читателей нового издания “Русского языка на грани нервного срыва”. Он, правда, великоват для книги и поэтому помещен в самый ее конец. “Краткий курс новояза” рассказывает об истории понятия “новояз” и о том, что происходит с русским языком в 2010-е годы. Он несколько менее оптимистичен, чем вся книга, но ведь и написан в другое время.

Есть еще одно важное изменение. В предыдущем издании к книге был приложен диск с моими видеолекциями. Сейчас в нем нет никакого смысла: лекции легко найти в интернете. А поскольку диск был одной из причин добавления к названию сокращения “3D”, то вместе с диском исчезло и оно. И книга вернулась к первоначальному названию “Русский язык на грани нервного срыва”. При этом, отдавая дань традиции, я полностью сохранил старое предисловие.

В заключение я хотел сказать спасибо своей книге за то, что она прожила столько лет и продолжает возрождаться под разными обложками, но понял, что лучше все-таки поблагодарить читателей, которые продолжают держать ее в руках, листать страницы, смотреть на слова. И тут же вспомнил “Просьбу” Марка Фрейдкина, с чьей последней строфой согласится любой автор:

Чтобы в небесах распускались птички,
чтобы щебетали в садах цветочки,
чтобы чуть живые мои странички
кто-то пролистал до последней точки.

Предисловие к третьему изданию

В конце 2007 года вышла моя книга “Русский язык на грани нервного срыва”. Она выдержала два издания, второе было стереотипным. И когда пришло время для третьего, оказалось, что оно будет, как принято писать, “исправленным и дополненным”, причем дополнений так много, что фактически можно говорить о новой книге.

И тут я вспомнил, что самый частый вопрос, который мне задавали в связи с “Русским языком на грани нервного срыва”, был таков: “Почему вы так назвали свою книгу?”

Отчасти я написал об этом в послесловии (см. Послесловие), но про то, что это перифраза названия фильма Педро Альмодовара “Женщины на грани нервного срыва”, сказал как-то невнятно и где-то в середине книги (считая, что это и так всем известно), в общем, четкого и полного ответа не дал. А раз так, пришлось снова и снова отвечать на этот вопрос. И теперь я точно знаю, что прежде, чем начать что-то писать, надо понятно объяснить, почему оно так называется.

А раз уж речь зашла о благодарности, то я хочу поблагодарить Машу Бурас. Во-первых, потому что без нее этой книги не было бы. Во-вторых, потому что глава “Любить по-русски” была написана нами совместно как статья.

Однако вернусь к названию. В нем используются три очень популярных приема, над которыми я в меру сил и интеллекта издеваюсь в тексте, но удержаться и сам не могу. Зараза, к сожалению, заразна (“что лечу, тем болею”, говорит мой знакомый доктор). Первый – это искажение известного выражения (в данном случае – названия фильма). Второй – использование латинских букв в русском тексте. Третий – девальвация смысла, потому что, задумаемся, что, в сущности, добавляет “3D” к названию любого фильма? Объем? Новые ощущения? Новое видение мира? Надежду на то, что для просмотра (прочтения) выдадут очки? Или…

Ну, в общем, – очков не будет. И давайте перейдем к делу.

М. КОРОЛЕВА: Доброе утро всем.

К. ЛАРИНА: Ты не заболей главное.

М. КОРОЛЕВА: Я думаю, что, если к сегодняшнему утру этого не произошло. Тут гости жалуются, и ведущие тоже, на бронхиты.

К. ЛАРИНА: Ничего страшного. Говорим, слава богу. Да еще и по-русски.

М. КОРОЛЕВА: Я Марина Королева. А ты кто?

К. ЛАРИНА: Я Ксения Ларина. А вы кто, мужчина?

М. КРОНГАУЗ: Да так, пришел пошептаться.

К. ЛАРИНА: Пожалуйста, 363-36-59. В словенском языке есть слово светилка? Что оно означает: фонарь, звезда, светлячок или газовая горелка? Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ1: Здравствуйте. Это фонарь.

К. ЛАРИНА: Правильный ответ. Тебя зовут?

К. ЛАРИНА: Наташа, умничка.

С. БУНТМАН: У меня свои победители. Я так написал… Помнишь как Винни-Пух говорил: откуда я знаю, что написал, я ведь читать не умею.

К. ЛАРИНА: Давай читай.

С. БУНТМАН: ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Я разобрал, что я написал. Друзья мои, если кто-то из вас не выйдет на связь, извините, у меня есть второй состав, из которого я могу еще победителей прибавить.

К. ЛАРИНА: Спасибо тебе, Сергей Александрович.

С. БУНТМАН: Ксюша, не болей, пожалуйста.

К. ЛАРИНА: У нас много чего интересного планируется.

М. КРОНГАУЗ: Но это же 3D.

М. КОРОЛЕВА: Я понимаю, что это 3D. Это некий новый вариант книги. Кроме того, здесь есть диск 3D.

М. КРОНГАУЗ: Это моя гордость.

К. ЛАРИНА: Там лекции.

М. КРОНГАУЗ: Там лекции, причем не дублирующие текст книги, а про другое. Мне показалось, что это интересно именно для научно-популярной книжки. Насколько я знаю, в нашем книгоиздании такого не было.

М. КОРОЛЕВА: Раз уж о книге заговорили, я просто хотела бы спросить. Здесь написано – новое издание, с видеолекциями автора на DVD. В каком смысле оно новое?

М. КРОНГАУЗ: Это такая формальная хитрость. Эту книгу можно рассматривать как новое издание старой книги, а можно рассматривать как новую книгу. По формальным признакам она новая, потому что обновлено там больше 30%, она толще стала в два раза.

М. КОРОЛЕВА: Т.е. там уже новые наблюдения последних лет.

М. КРОНГАУЗ: Новые наблюдения и расширение объекта исследования. Интересно было поговорить еще про другое – про лингвистическую экспертизу, про современные литературные жанры, про современные детективы.

М. КОРОЛЕВА: Книгу мы разыграем, у нас есть, к сожалению, всего три экземпляра.

М. КОРОЛЕВА: Да ладно?

К. ЛАРИНА: У нас бывает такое. Мы не проверили. Кто такая граня – вот вопрос.

М. КОРОЛЕВА: Имя собственное, я думаю.

М. КРОНГАУЗ: Некая граня.

М. КОРОЛЕВА: Я бы сказала, что это сделано для привлечения внимания. Знаете, бывает такое, Максим Анисимович, такие намеренные ошибки в рекламе, они привлекают внимание.

К. ЛАРИНА: Ладно, не оправдывай. Эх, девчонки-девчонки.

М. КРОНГАУЗ: Это некоторая модель, которая действует, и довольно хорошо, модель семантическая, модель смысловая. Подбираются слова, названия животных, которые в применении к человеку характеризуют некую безгласную, забитую массу. Можно цепочку построить: это хорьки, герои поза-позапрошлого года, это офисный планктон, в Интернете когда-то давно фигурировало слово лемминги, и вот сейчас появились хомячки.

К. ЛАРИНА: Хомячки, которые расправили плечи.

М. КРОНГАУЗ: Да, хомяк расправил плечи.

М. КОРОЛЕВА: Вы говорите про креатив. А он ведь появляется не просто ежедневно, но ежечасно. Например, вчера вечером в программе Юлии Латыниной я услышала, как она говорит об анчоусах. Она сравнила тех, кто пришел вчера на Поклонную гору, с бочками анчоусов.

М. КРОНГАУЗ: Та же самая модель работает.

М. КОРОЛЕВА: Это слово сейчас тоже может распространиться. Она прочитала это где-то, сравнила с чем-то в литературе, с чем-то знакомым. И вот вчера она повторяла это очень настойчиво – видимо, ей самой этот образ понравился. Я поняла, что у него есть все шансы распространиться.

К. ЛАРИНА: Давай мы дадим нашим слушателям возможность поучаствовать в воспоминаниях о вчерашнем дне, для того чтобы вы нам назвали самые интересные транспаранты, лозунги, которые вы вчера видели на Болотной площади. Присылайте на наш смс +7-985-970-4545, что вас развеселило, поразило из тех лозунгов, которые были написаны на транспарантах, которые несли люди.

М. КОРОЛЕВА: Максим, вы что-нибудь заметили вчера, что вам понравилось?

М. КОРОЛЕВА: Прекрасно.

К. ЛАРИНА: Джазовый юмор, я его очень люблю, такой парадоксальный.

М. КОРОЛЕВА: Не монолог это все-таки, а диалог?

М. КРОНГАУЗ: Кстати, о животных. Мы же забыли бандерлогов, это из той же серии, это безгласная масса. И возник тут же диалог бандерлоги – Каа. Даже реплики Путина на пресс-конференции, мы сейчас видим ответы на них – про больную мать и так далее. Так что идет очень насыщенный диалог, мы видим, как это интересно. Лозунги и слова премьер-министра на пресс-конференции, они очень взаимодействуют между собой.

М. КОРОЛЕВА: Оранжисты-то?

К. ЛАРИНА: Это лексикон от другого митинга, митинга на Поклонной горе.

М. КОРОЛЕВА: Подожди немножечко. Это вообще из истории.

К. ЛАРИНА: Они же появились вчера. Про историю расскажете.

М. КРОНГАУЗ: Появилось это раньше. Появилось это в телевизоре, Кургинян начал. Вообще, очень интересно. Происходит перенос, подмена. И это тоже диалог, но диалог с передергиванием. Во-первых, почему оранжевый цвет всплыл здесь? Вроде бы его не должно быть. Но а) это не революция, б) это не оранжевая.

М. КОРОЛЕВА: По меньшей мере, белая.

М. КРОНГАУЗ: Я пропустил.

К. ЛАРИНА: Я тоже не слышала.

М. КРОНГАУЗ: Это подмена использования слово, которое значит другое, по созвучию, по чему-то такому. И сразу же возникает сомнение: что же это за люди такие, это уже ярлычок наклеен.

М. КОРОЛЕВА: Но ведь до оранжистов были еще протестанты, что тоже интересно. Ведь протестанты – это же не протестующие. Это, мне кажется, тенденция последних двух лет – слово протестант, которое исторически означало другое, это религиозный термин, вдруг стало означать протестующих, участников митингов протеста. Это что такое?

М. КОРОЛЕВА: Я так понимаю, что ты увлеклась чтением лозунгов.

М. КРОНГАУЗ: Очень важно, что они все игровые.

М. КОРОЛЕВА: Это, простите, смотря в какой части колонны стоять. Я вчера пропустила перед собой всю колонну до конца и видела. Я могу вам сказать, что где-то агрессия и была, особенно ближе к концу.

М. КОРОЛЕВА: Интернета не было.

М. КРОНГАУЗ: Не было Интернета, поэтому это было не так общеизвестно. Интернет способствует мгновенному распространению всего. Что касается революции и языка послереволюционной эпохи, то если судить по Селищеву, там было немножко другое, все-таки у нас данных таких нет, нет фотографий, нет Интернета. Но кажется, было серьезнее, этой игры, кажется, не было. Хотя я боюсь здесь что-то говорить точно. Селищев ведь выделяет разные тенденции в языке, в частности, подражание языку Французской революции, что было в 17-м и после 17-го года очевидно. Многие вещи были просто заимствованы из французского, не отдельные даже слова, а сами конструкции, слова типа гражданин, гражданка – это подражание французскому, с одной стороны, с другой стороны, были заимствования из церковнославянского, опять же не обязательно отдельных слов, хотя и отдельные слова тоже приходили, но самой манеры речи, построения речи. Кажется, всё было серьезнее. Может быть, это связано с тем, кто делал Октябрьскую революцию, потому что все-таки делал ее рабочий класс.

М. КОРОЛЕВА: Но до Октябрьской была Февральская, заметьте, ее делали другие люди.

К. ЛАРИНА: Про нее больше всего и вспоминают.

М. КРОНГАУЗ: Нет данных. Вполне возможно, что гимназисты выходили с какими-то креативными лозунгами.

М. КРОНГАУЗ: Два слова я хотел бы сказать.

К. ЛАРИНА: После новостей. Давайте сейчас послушаем новости, потом вернемся в программу.

М. КРОНГАУЗ: Оно не новое. По поводу него даже был суд.

К. ЛАРИНА: Но сейчас оно переживает новый виток популярности.

М. КРОНГАУЗ: Очень бы не хотелось, потому что это все-таки из области политически не очень честной риторики. Поэтому хотелось, чтобы не осталось. Но нам не дано предугадать.

М. КОРОЛЕВА: Ты хотел сказать про какие-то два слова перед новостями.

М. КОРОЛЕВА: Но тоже далеко не все слышали.

М. КРОНГАУЗ: Его попросту не знают. Меня это поразило.

М. КОРОЛЕВА: Есть еще одно слово, которое не все поняли. Даже я сразу не поняла, что он имел в виду. Когда говорили про поносом поливать, извините. То, что нам потом объяснил наш Алексей Алексеевич Венедиктов, который разговаривал с людьми, близкими к Владимиру Владимировичу. Имелось в виду вовсе не то, что мы думали. А имелось в виду поношение. Поливать поносом – это, как объясняют, вроде как на Северо-Западе особенно…

М. КРОНГАУЗ: Это интерпретация.

М. КОРОЛЕВА: Понос – это действительно поношение.

М. КРОНГАУЗ: Но, с другой стороны, есть ведь словесный понос.

М. КОРОЛЕВА: Когда тебя поносят. Он меня поносит.

К. ЛАРИНА: Я слышала эту версию. Но он имел в виду совсем другое.

М. КОРОЛЕВА: Совершенно не известно, что он имел в виду.

М. КОРОЛЕВА: Понос – это ведь расценивается как поношение тоже, правда?

М. КРОНГАУЗ: Есть глагол поносить кого-то.

К. ЛАРИНА: Ты хочешь, чтобы он более лучше выглядел?

М. КОРОЛЕВА: Я хочу объективности. В данном случае я хочу понять, что на самом деле имелось в виду.

М. КРОНГАУЗ: Думаю, что имело в виду…

К. ЛАРИНА: Как раз то самое.

М. КРОНГАУЗ: Бывает. И это тоже связано с внешними по отношению к языку событиями. Опять я вспоминаю 90-е, митинги тогда тоже спровоцировали большое количество творческой языковой энергии. Я, правда, хочу сказать, что, на мой взгляд, новых слов… Есть слова, но, во-первых, они не вошли в русский язык, скорее всего они просуществуют несколько месяцев и уйдут. Во-вторых, мне кажется, сегодня больше творчества в придумывании фраз, чем слов, в этом диалоге, который происходит и который мы сейчас цитировали. Это интереснее. Новые слова, конечно, тоже придумываются, но это, как мне кажется, не так важно, и здесь я не очень согласен с Михаилом Эпштейном. Он-то любитель придумывать слова.

М. КОРОЛЕВА: Мы знаем.

М. КОРОЛЕВА: Языковой игры.

К. ЛАРИНА: Если возвращаться к интернет-языку… Я прочитала и у вас в интервью, Максим, мы, я думаю, все с этим согласимся, что так называемый подонский язык из Интернета потихонечку ушел. Помнишь, как мы этим увлекались, составляя сами словарь этого албанского языка?

М. КОРОЛЕВА: Сколько мы с Максимом провели времени в студии, рассуждая про этот язык.

К. ЛАРИНА: С чем связана такая недолговечность? Потому что казалось, что этот язык должен развиваться, такая параллельная культура лингвистическая в Интернете. А она взяла и исчезла.

М. КОРОЛЕВА: Устарело.

М. КОРОЛЕВА: Ну-ка…

М. КРОНГАУЗ: Ми-ми-ми, печалька.

К. ЛАРИНА: Ужасно. Гадость страшная.

М. КРОНГАУЗ: Пришли такие сентиментальные девочки. Дискуссии с поношением мамского так называемого языка.

К. ЛАРИНА: Что такое мамский язык?

М. КРОНГАУЗ: Мамский язык – это на сайтах либо беременных женщин, либо женщин, только родивших.

К. ЛАРИНА: Такое сю-сю?

М. КРОНГАУЗ: Сюсюканье, да. Перепихулечки – это когда в животе кто-то бултыхается.

К. ЛАРИНА: Прелесть какая-то.

М. КРОНГАУЗ: Какие-то овуляшечки. Что-то такое, что у некоторых людей вызывает ненависть.

К. ЛАРИНА: Ужасно раздражает.

М. КРОНГАУЗ: А женщины в период гормонального срыва…

К. ЛАРИНА: Вкусняшка.

М. КОРОЛЕВА: На грани гормонального срыва.

К. ЛАРИНА: Няшечка.

М. КРОНГАУЗ: Это есть, Марина.

К. ЛАРИНА: Это понятно. Но он другое имел в виду.

К. ЛАРИНА: Марина, не ищи. Здесь конструкция проста, как табуретка.

М. КОРОЛЕВА: Мы книгу будем разыгрывать? Надо срочно это делать. Я понимаю, что у Максима Анисимовича нет для нас вопросов.

М. КРОНГАУЗ: Нет у меня для вас вопросов.

М. КОРОЛЕВА: У нас с собой есть.

М. КРОНГАУЗ: Может, кому-то дать, кто хороший лозунг прислал?

М. КОРОЛЕВА: Смотрите. Решай, Ксения. Лозунгов много.

К. ЛАРИНА: Мне жалко. Хочется какую-то связь с людьми наладить.

М. КОРОЛЕВА: Знаю. Слышала, видела в Интернете.

К. ЛАРИНА: Очень интересно.

М. КРОНГАУЗ: Тут замечательно, что в этой игровой манере возникает и какая-то смысловая игра, и фонетическая. Потому что всё время фоном идут какие-то другие слова.

СЛУШАТЕЛЬ2: Здравствуйте. Артем. Это театральный работник, который наблюдает за выходом актеров на сцену.

К. ЛАРИНА: Правда. Спасибо, Артем. Ответ верный.

М. КОРОЛЕВА: Книжка Максима Кронгауза ушла Артему. Второе слово. Оно, мне кажется, должно быть более знакомым тем, кто нас сейчас слушает. Что такое японча? Душистая приправа, старинная верхняя одежда или вид теплицы.

СЛУШАТЕЛЬ3: Японча – это старинная одежда.

К. ЛАРИНА: Это правильный ответ.

М. КОРОЛЕВА: Широкий плащ.

К. ЛАРИНА: Вас зовут?

К. ЛАРИНА: Спасибо, дорогой Игорь.

М. КОРОЛЕВА: Третий вопрос. Что такое цуйка? Мелкая птичка, скорняжная игла или фруктовая водка у румын и молдаван.

СЛУШАТЕЛЬ4: Здравствуйте. Татьяна. Скорняжная игла.

К. ЛАРИНА: Здравствуйте. Говорите, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ5: Фруктовая водка.

М. КРОНГАУЗ: Интересны ведь не отдельные наблюдения. Интересно смотреть на слова, словечки. Но интересно ловить тенденцию, это важнее. Ловить тенденцию трудно, и трудно убедить собеседника, читателя в том, что, действительно, это тенденция. Поэтому мне всегда как лингвисту интереснее и важнее вскрыть некий механизм внутри языка, который нас толкает к тому, чтобы какие-то новые словечки порождать. Марина, ты процитировала Латынина с анчоусами. Казалось бы, абсолютный креатив на пустом месте. А в действительности это встраивается в эту линию, про которую мы говорили, про такую массу чего-то безгласного, бессмысленного, в данном случае, видимо, болтающегося в бочке. Это такой простой путь, по которому человек, естественно, идет. Попытаться найти в том хаосе или кажущемся хаосе очень четкие тенденции, которых мы сами не замечаем, считая, что мы сейчас что-то сотворили. А на самом деле пошли вполне проторенной дорожкой, что-то придумали при этом.